Под звездами

Много вражеских трупов осталось лежать на свету вокруг башни, в самой башне противотанковой гранатой Матвеичев уничтожал несколько гитлеровцев, на круглом бетонном полу, огромном, как цирковая арена, кровь растекалась тускло блестевшими в полумраке лужами; несколько немцев было взято в плен.

Командир танка вылез из машины — он оказался таким большим и широкоплечим, что трудно было представить, как мог он уместиться в ней. — и стал разыскивать среди солдат того, кто уничтожил пушку.

— Если бы не он, продырявили бы фашисты мою коробку!

Матвеичева вытолкнули вперед, он был на голову ниже танкиста, и это смутило его. Но танкист обнял Матвеичева и стал угощать его «Казбеком». Он оказался хорошим парнем, немного грубоватым и шумливым. Он долго уговаривал Матвеичева идти к нему в экипаж.

— Ей-богу, Иван Васильевич, за неделю тебя стрелком-радистом сделаю! Сразу видно, что ты от природы лихой танкист, — разве тебе в пехоте служить?

Солдаты окружили Матвеичева и танкистов, не обращая внимания на разрывавшиеся поблизости снаряды: что значили они после того огненного шквала, через который она прошли сюда?

Матвеичев, смущенный непривычным вниманием к себе, стоял на широко расставленных ногах, пошатываясь от усталости, в разодранном грязном маскхалате, висевшем на нем клочьями, с растрепанными волосами, и вытирал шапкой пот со лба. На его лице играла застенчивая, счастливая улыбка, а глаза глядели смело и уверенно. Он словно выпрямился, стал больше ростом.

Радость победы кружила головы солдатам, как хмельное вино. Они увидели сегодня побежденных врагов, и это придавало им смелость и уверенность в своих силах. Для многих после долгих месяцев отступления это был первый праздничный день, которого они ждали полтора года.

— ...Огонь страшный был — головы не поднять, — весело рассказывал Аспанов. — Ну, как их взять? Тут Ромадин и кричит мне: бери огонь на себя, я пойду на дзот!

— А мы как ворвались в деревню на танках — и давай крушить! — слышится в другой группе солдат басовитый голос Феди Квашнина.

Ахутин с радостно-удивленным лицом торопится вставить слово в разговор:

— Не видел я еще, как немцы отступают... А тут пошли мы на них со штыками — они сразу драпать! Да как прытко, не хуже зайцев!

— У немца душа заячья и есть, потому он на рукопашный ни в какую не идет! — объясняет Ахутину Береснёв, и его рваные рыжеватые усы устрашающе топорщатся. Он поднимает вверх рыжеволосый кулак: — Вбежал я в бункер с противотанковой гранатой, да как рявкну: «Руки вверх!» — я еще в империалистическую насобачился по-ихнему голдить — а гауптман этот стоит и ничего не соображает, даже свой родной язык позабыл — только трясется весь да зубами клацает! — Береснёв достает из кобуры пистолет: — Вот парабеллум снял с него!

— Чуприна, а ну, расскажи командиру, как ты фрица просвещал! — подзадоривает Ахутин.

Многие солдаты, очевидно, уже знают эту историю, они, улыбаясь, глядят на Чуприну. Тот поднимает весело блестящие под красиво изогнутыми бровями глаза, затягивается немецкой сигаретой и с видимым удовольствием повторяет свой рассказ Пылаеву:

Дурный якийсь фриц попався, политически безграмотный! Их бьют кругом, а он наставил на меня свою зажигалку и кричит: «Иван, сдавайсь!» Во-первых, говорю я ему, я тебе не Иван, а Степан, а во-вторых, чи ты сказывся — в сорок втором году, после Сталинграда, чтоб я тебе сдавался! Тебе надо сдаваться, а не мне, фашистская твоя душа! Ну и легонько стукнул его по башке ложем — он и затих и сразу руки вверх!

— Разъяснил ему, значит, международную обстановку! — смеется Береснёв, покачивая забинтованной годовой.

Во втором взводе слышатся задорные звуки баяна. Липатов, молодцевато подмигивая, лихо растягивает баян и напевает:

Хороши весной в саду цветочки,

Еще лучше девушки весной...

Танкист подходит к Липатову и восхищенно говорит:

— Здорово у тебя, брат, получается! Ну и пехота — немецким баяном раздобылась!

— Мы не мародеры! — обиженно говорит Липатов. — Свое, кровное, возвращаем! Гляди: артель «Красный партизан», город Ленинград!..

Шпагин расспросил командиров взводов о потерях, отправил в батальон донесение.

— Как Хлудов? — спросил он Гриднева.

— Как будто протрезвился. Шел, стрелял вместе со всеми.

Шпагин озабоченно пожевал папиросу, потом встряхнулся и прислушался.

С опушки леса доносится пулеметная и автоматная стрельба — это второй батальон выбивает немцев из опорного пункта «Элиза». Справа первая рота закапчивает очистку траншей и левым флангом уже вышла на линию Изварино.

Впереди ухают мощные разрывы, земля содрогается: штурмовики на бреющем полете бомбят колонну немецких танков и автомашин на шоссе. Шпагин направляет туда бинокль и видит, как огромный дизельный грузовик вспыхивает весь разом, будто стог сухой соломы, и горит желтым, коптящим пламенем.

Немцы бегут от шоссе к лесу. Бегут прямо по целине, ломятся через кустарник, разрывая одежду, теряя пилотки, бросая ранцы, проваливаясь и падая в сугробах.