Под знаком Стрельца

Задумавшись, Ван смотрел на Патрицию. Она поняла, что он хочет поговорить, и застыла в ожидании.

— Завтра будет выступать Ама. Ты знаешь, когда я на нее гляжу, у меня что-то происходит внутри. Но я не мазохист. Я просто человек.

Патриция, конечно, понимала, что маршал — такой же человек, как и все, и на него тоже распространяются женские чары. То ли во всем повинна привязанность?

— Думаю, тебе не надо смотреть на нее. Завтра и без нас мероприятие пройдет успешно. А мы сделаем брейк хотя бы на день.

— Да я бы лучше на Альфу Центавра отправился, — вдруг брякнул Ван. — Просто развеяться. Отвлечься от мыслей.

— И правильно, тебе это пойдет на пользу, — кивнула она и подумала про себя, что в таком случае можно будет увидеться с Алексом.

Неожиданно в апартаментах замерцал свет, и перед ними возникла фигура Амы. На их лицах проявилось изумление.

— Не ожидали? — усмехнулась виртуальная Ама и указала на маршала. — Мы избраны хранителями накопителей. В сетях нас уже прозвали избранными. Так что пора положить наши секреты в надежное место, известное избранным.

Ван все понял и поинтересовался, куда ему лететь. Ама ответила:

— Мы с Петром уже прилетели к тебе. Броневик ждет в шлюзовой камере.

Маршал кивнул, свет замерцал, и фигура растаяла.

Ван поспешил к лифтам, к шлюзам, и к машине.

Они полетели к башне Юности, спустились на поверхность у рядом находившегося бункера, активировали гермокостюмы и шлемы и выбрались на воздух.

У Амы за спиной висел черный мешочек. Петр не взял ничего. Он все время молчал — наверное, потому что вокруг него все выглядело более-менее спокойно.

Пройдя в бункер, все притормозили у сплошной, ничем не примечательной стены. На ней не было видно ни дверей, ни ячеек. Но в стенах апартаментов и бункеров не перестали существовать потайные двери и комнаты.

— Здесь все накопители, что есть, — Ама покачала черный мешочек в воздухе.

Ван поинтересовался:

— Куда ты собираешься их положить?

— Здесь есть потайная дверца. Держи ключ от нее, — она протянула Вану ключ. — А это тебе, — отдала другой Петру.

Петр молчал.

В следующий момент Ама дотронулась рукой до сплошной стены. Стена как будто подалась вперед, и все увидели потайную дверь. Ама усмехнулась.

А Ван не мог смотреть на спутницу — сразу же нахлынули мысли о ней. Он понимал, что ничего не ушло, чувства, казалось, были живее некуда.

— Ладно, я понял, — сказал он и пошел по ступенькам наверх к выходу.

Когда он поднялся к люку, сзади послышалось:

— Ван, прости!

А ему стало совсем тяжко, и он не мог ничего ответить. Открыв люк бункера, маршал направился к крейсеру. Вскоре Петр и Ама вернулись из бункера. Крейсер взмыл вверх. Вана подкинули до башни Ангелов, он дошел до лифтов, доехал до апартаментов и появился перед детьми и Патрицией.

— Летим? — спросил он.

— Прямо сейчас?

— Я не вижу причин сидеть и ждать.

Патриция кивнула, они взяли детей с собой и полетели вместе в громоздком космолете. Дети были в восторге, они быстро подрастали и уже все понимали. Вскоре они уснули в установленных во втором отсеке камерах для сна. Космолет благополучно переместился сквозь червоточину и вышел в ста пятидесяти тысячах километров от Уэнуку.

Планета приближалась, будто огромная круглая льдина в океане. Казалось, что именно она двигалась к космолету с людьми, а не наоборот.

Ван задумался: «Как странно. У меня были родители и жена Жизз. Неидеальная. А у кого бывает идеальная? Потом появилась Ама. И однажды все исчезло. Жизз, родители, Ама. Правда, она исчезла только из моей жизни. Только из моей! И у меня нет никаких шансов снова быть с ней. Со мной Патриция, но она мне просто симпатична. Она — не моя мечта. Как же примирить свое желание и реальность?»

Ответов на свои бесконечные вопросы Ван не знал. Лишь понимал, что должен оставить попытки вернуть Аму. Это ни к чему не приведет. Только измотает, изведет его, нанесет ему еще больше душевных ран. А зачем они ему? Ведь он не для того живет в этом мире, чтобы выносить одни страдания. Он должен иногда радоваться. Или хотя бы оставаться спокойным и непоколебимым. Иногда.

После войны, смерти родителей и прощания с ними Ван чувствовал себя, как после тяжелого боя. И не желал дополнительно ранить себя. А именно это и случилось бы на конференции, когда его любимая Ама поднялась бы на трибуну: обаятельная, женственная, желанная. И Ван бы не выдержал. Он бы ушел в себя, его бы поглотили чувства. И он бы опять стал ей названивать, приходить в лабораторию и получать бесконечные «Извини, я не хочу тебя видеть!»

Так больно и глупо.

Второй день конференции на Весте стартовал с обсуждения целей, куда планировалось направить разведгруппы. На трибуну взошел генерал Диог.