Под знаком Стрельца

— По результатам онлайн-голосования наибольшее число голосов набрали известные лица: Ама, Петр и Ван. Именно они становятся хранителями нашего секретного оружия, или, точнее, разработок, которые мы кровь из носа должны хранить в надежном месте под семью замками. И должен сказать, — поймал взгляд Амы генерал, — избранные лица заслуживают этой чести. Ама показала себя как невероятно решительный и волевой человек, несмотря на присущее ей очарование. Петр — настоящий кремень, его внешний вид говорит сам за себя, — Тон усмехнулся, увидев грузную фигуру эридянина на платформе рядом с трибуной. — Ну и Ван — наш чемпион, наш маршал, и вообще — наше все, — заключил Тон, сверкнув глазами в направлении названного человека, скромно устроившегося где-то в середине зала.

Тем временем в башню Юности прибыл дисковый броневик. Из него выбрались мужчина и женщина в форменной одежде и направились к лифтам. Но женщине постоянно что-то мерещилось, она не понимала, почему ей страшно, и взяла спутника за руку.

Они приехали на нужный этаж и вышли из лифта.

Сиоме казалось, что за ними кто-то наблюдает. Но никого не было. Ни звука. Ничего.

«Просто почудилось», — успокаивала себя она.

Но страх не отпускал.

За ними как будто кто-то следил.

Наконец они пришли в апартаменты. Сиома обнаружила, что до сих пор держит за руку Тебу. Только здесь она выпустила его руку.

— Извини, сегодня такой тяжелый день, — попыталась оправдаться она.

Он обнял ее за плечи:

— Не извиняйся, у нас был перелет, это тебя выбило из строя.

Сиома вздохнула.

— Надо лечь спать, — проговорила она тихо и почему-то пошла к камере для сна.

Открыла ее и поняла, что они должны спать вместе, как и всегда. Но ей почему-то этого не хотелось, она не чувствовала себя в безопасности.

— Мы будем раздельно? — Тебу наморщил лоб.

— Нет, что ты, я просто устала, — Сиома закрыла камеру.

Они легли в кровать, но спать не хотелось. Сиоме чудились призраки, и она плотно прижалась к Тебу.

Внезапно она открыла рот и хотела что-то сказать, но не смогла. Во мраке комнаты Тебу различил на ее горле что-то черное. Что это?! Он щелкнул пальцами, включив свет. И обомлел!

Сиома была мертва. Из ее горла торчал нож, а то, что ему показалось сначала черным, было не черным, а красным. Кровь струилась на постель, окрашивая ее. В глазах Сиомы застыл ужас.

Тебу попытался вскочить с кровати. Он уже набрал в легкие воздуха, чтобы закричать и позвать на помощь, но тут увидел перед собой еще один нож — вернее, ручку ножа, который вонзился в его горло. Хлынула кровь. Тебу почувствовал резкую, обволакивающую сознание боль, а в следующий момент мир сгинул в темноте.

Над поверженными телами появилась фигура убийцы: мужчина среднего роста и среднего возраста. В ярком свете сверкнул его шрам чуть ниже левого глаза. Он аккуратно вынул ножи, стащил жертв на пол. Потом проверил настенные камеры, отключил их, изъял чипы с записями. Потащил куда-то тела.

Глава 18

Первый день конференции завершился, и участники покинули Столетнюю башню, чтобы на следующий день приступить к обсуждению разведывательных операций. Однако, когда этот день наступил, не все участники заняли свои места. По крайней мере, в зале не оказалось двух человек — маршала Вана и его спутницы Патриции.

Накануне Ван поцеловал ее в щеку, не питая к ней чего-то большего, чем симпатии. С ней пока ничего не клеилось, да он к этому и не стремился, поскольку его мечты и мысли были заняты другой. Его поглощала сильнейшая и, по сути, единственная любовь в жизни. Он мечтал о той, что была с ним в этой жизни всего ничего, какое-то мимолетное мгновение, но маршал не мог ее забыть. И не мог не страдать душой.

«Люблю тебя, — обращался к ней Ван в мыслях, прекрасно понимая, что она его не слышит не потому, что не способна слышать мысли, а потому, что не хочет. — Повторяю, что люблю тебя. Изнываю от одиночества. Почему я не могу подойти к тебе снова? Увидеть твои ласковые глаза, твои губы, лицо, руки?»

Ван все запомнил. Образ был перед ним как на ладони. Он видел ее, смотря на стену комнаты, смотря в окно, выходя наружу и созерцая ее образ в сумраке. И поражался ее красоте. Никогда он не встречал никого подобного, но сразу ничего не понял. Только потом, когда они расстались, Ван осознал, что потерял так много. Осознал?

Да разве можно осознать ту, которая так недоступна? Никогда! И никогда маршал не чувствовал себя так глупо и в то же время потерянно. Море невысказанных чувств, море энергии, которое не находило берега. Он скучал и испытывал разорванность, как будто его разделили надвое и одну половину заставили страдать от отсутствия второй. И это страдание преследовало его всегда. Каждый день. Он к нему привык.

Привык просыпаться утром и чувствовать тягость. Его душу растягивали как резинку — туда и сюда, вверх и вниз, и особенно вниз. А вечером его душу рвали. Просто разрывали на части, топтали, обливали чем-то едким. Так происходило всегда, каждый божий, каждый дьявольский день. Жизнь без радости. Радость была недостижимой и далекой. Все казалось не таким, как надо, и он устал.