Под знаком розы и креста

– Неужто такой порядочный и только? Я не потому, что не верю, просто знаю, что у каждого есть недостатки или странности в натуре.

– О! Странностей у него доставало, – оживленно согласился Кирилл. – То весел, то тут так же задумчив станет, что не слышит ничего и никого. Даже на лекциях такое случалось – раз, и перестал вокруг себя жизнь замечать. Занятие закончится, его расталкивать начинаешь. Но это не так и интересно. Вы же из-за убийства пришли, а такие факты вряд ли чем вам помогут?

– Как знать.

– Неправильно я высказался. То есть узнать вам про них следует, но напрямую к его смерти отношения они иметь не могут, тут уж дело такое, что не поспоришь.

– С этим спорить и не стану, разве что он думал о ком-то или чем-то, кто или что связано с его смертью, так нам про это никогда не узнать. Но мы ушли в сторону.

– Ушли, – согласился Кирилл, – потому что я сам хочу по окончании университета не в адвокаты податься, а в сыскную полицию, вот и принимаюсь частенько рассуждать с точки зрения сыщика.

– Адвокату порой тоже необходимо так рассуждать.

– А теперь вы разговор в сторону уводите, – заулыбался студент. – А я его в нужное русло верну. Было дело, меня из-за Пискарева едва не отчислили.

Тут Петя удивился очень сильно, потому что из предыдущего разговора ничего такого не должно было возникнуть.

– Дело, конечно, пустяковое, я о нем упоминаю, чтобы дальнейшее понятнее стало. Валентин забыл в аудитории книгу. Та была в газету завернута, я, не глядя, что за книга, принес ее в общежитие, чтобы на следующий день вернуть. А тут инспектор с проверкой. Нас же ежедневно, вернее, каждый вечер проверяют. В общежитии уж обязательно, на квартирах сейчас, как студентов много стало, это не получается. Так вот, инспектор едва не сразу принялся сверток развертывать, а там Папюс оказался! Книжка не запретная, но студентам ее читать воспрещается. Вроде пустяк, но инспектор вдруг взвился, стал кричать, мол, вот вы здесь чем занимаетесь, оккультизмом! Может, и в сектах богомерзких уже состоите!

– А вам пришлось сказать, что книга ваша?

– Пришлось. А еще я не сдержался и пару слов о свободах слова и совести добавил. Тут такое началось! Но Пискарев, едва узнав про инцидент, кинулся к ректору и сумел убедить, что тут вообще никто ни при чем. Что книгу он сам подобрал на скамейке в роще, – не бросать же КНИГУ! – что в глаза не видел и знать не знал, что это за книга, а раз не его она, так и забыл, а уж Михайлов, то есть я, вообще никогда в чужие вещи не заглядывает.

– То есть обошлось?

– Обошлось. А рассказал я это вот к чему. При всем моем хорошем к Валентину Пискареву отношении, он своими поступками не раз мог товарищей подставить. Очень авантюрен был! Мог завестись на ровном месте ни с того ни с сего. В трактире…

Тут Кирилл Михайлов аж закашлялся, про трактир ему говорить не стоило, это уж весьма строго каралось – посещение студентами трактиров.

– Ну, словом, где угодно. Раз! И возникнет у него каверза в голове. Чаще всего безобидная, но столь же часто непростая в исполнении, да еще последствиями неприятными грозящая. Все силы приложит, чтобы осуществить задуманное, пусть оно ему и многим другим боком выйдет. Я таких случаев с дюжину припомнить могу, если вам будет интересно, позже мне напомните.

– Хорошо.

– А теперь о главном. Пискарев очень увлекался литературой. Особенно современной поэзией, символистами в первую очередь. Но, как мне кажется, это увлечение было продолжением его главной страсти. Страсти ко всему таинственному, секретному, ну и к нелегальному, то есть к противозаконному, тоже. О всяких таинственных древних знаниях мог часами рассуждать. Впрочем, всегда делал вид, что сам к ним всерьез не относится, что для него это лишь повод развлечься. Про все тайные ордена знал, про мальтийцев, масонов, про, бог ведает, еще кого. Книг во множестве на эти темы прочел. Но главное, я уверен, он не раз предпринимал попытки вступить в тайное общество. Как, через кого, каким образом и в какое – не ведаю. Но пытался и не раз.

– Не расскажете, как вам это стало известно?