Под знаком Близнецов. Дикий горный тимьян. Карусель

– С ним сейчас все хорошо – я успокаивал его до четырех утра. И с Томасом все в порядке, если не считать, что он лишился своего поросенка. Прошлой ночью он спал в обнимку со старым деревянным паровозиком. Конечно, кроме поросенка, он лишился и всей одежды. Он и сейчас еще в пижаме, но сегодня утром Джесс поедет с ним в Криган, где он обновит свой гардероб.

– Я думала, он все еще там, – сказала Виктория. – То есть когда я возвращалась из аэропорта и увидела зарево пожара. Сначала я думала, что жгут листья, потом решила, что кто-то поджег вереск, а когда я увидела, что горит дом Родди, я уже ни о чем больше не могла думать, кроме как о Томасе, который был где-то там в глубине…

Голос ее задрожал.

– Но его там не было, – заметил Джон. – Он был в безопасности.

Виктория глубоко вздохнула.

– Я думала о нем, – сказала она, – всю дорогу от Инвернесса. Дорога казалась бесконечной, и я все время думала только о нем.

– Оливер не вернулся из Лондона. – Эти слова Джон произнес не как вопрос, а как констатацию факта.

– Да… Его не было в самолете.

– Он звонил тебе?

– Нет, он передал письмо.

Решительно, как будто пришло время покончить со всякими фантазиями, Виктория съела пару ложек из яйца.

– И как он это сделал?

– Он дал письмо одному пассажиру. Я полагаю, он описал мою внешность; во всяком случае, этот пассажир передал мне письмо. Но я все ждала. Думала, он вот-вот сойдет по трапу.

– И что же он написал в письме?

Есть и одновременно рассказывать было невозможно, и она отодвинула поднос. Откинулась на подушку и закрыла глаза.

– Он не вернется, – устало сказала она. – Он улетел в Нью-Йорк. Он сейчас в Нью-Йорке. Вылетел вчера вечером. Какой-то продюсер собирается ставить его пьесу «Человек во тьме», и он улетел на переговоры с ним.

– Но вообще-то, он вернется назад? – Джону пришлось набраться мужества, чтобы задать этот вопрос.

– Думаю, однажды вернется. В этом году или в следующем, когда-нибудь… или никогда. – Она открыла глаза. – Так он сказал. Во всяком случае, в ближайшем будущем – нет.

Он ждал, и она добавила:

– Он меня бросил, Джон. – Она произнесла это так, как будто у Джона еще могли остаться сомнения на этот счет.

Он ничего не ответил.

Она продолжала свой сбивчивый рассказ, стараясь говорить так, будто не придает этому слишком большого значения.

– Получается, он уже дважды бросил меня. Это вошло у него в привычку. – Она попыталась улыбнуться. – Я помню, ты говорил, что я дура и глупо веду себя с Оливером. Но в этот раз я в самом деле думала, что все будет иначе. Я думала, что ему захочется того, чего никогда не хотелось прежде. К примеру, купить дом и создать домашний уют для Томаса… а также жениться. Мне казалось, он хочет, чтобы мы втроем были все время вместе. Как одна семья.

Джон внимательно следил за ее лицом. Возможно, неожиданное исчезновение Оливера Доббса, кошмарные переживания в связи с пожаром стали для нее своего рода катарсисом. Но он ясно видел, что прежние преграды между ними и ее холодная сдержанность наконец рушатся. Наконец-то она стала честной сама с собой, и ей нечего теперь скрывать от него. Душа его переполнилась дивной радостью и торжеством, и он сразу почувствовал, что это продолжение той радости и удовлетворения, которое охватило его прошлой ночью.

– Вчера на пляже в Кригане я и слушать тебя не хотела, но ты был прав, так ведь? Ты был прав, говоря об Оливере.

– Хотел бы я сказать: «Жаль, я был не прав», но, если честно, сказать этого не могу.

– Но ты ведь не собираешься сказать: «Я же говорил тебе».

– Никогда этого не говорил и не скажу.

– Понимаешь, беда Оливера в том, что ему никто не нужен. В этом все дело. Он признался в своем письме: единственное, что возбуждает у него интерес, – писательский труд. – На ее лице появилась страдальческая улыбка. – А я-то всегда думала, что я…

– И что ты теперь намерена делать?

Виктория пожала плечами:

– Не знаю. Не знаю, с чего начать. Оливер пишет, что я должна отвезти Томаса назад к Арчерам, и я все думаю, как это сделать. Я даже не знаю, где они живут, и не могу представить себе, что я им скажу, когда доберусь до них. К тому же я не хочу расставаться с Томасом. Не хочу прощаться с ним. Это все равно что оторвать от себя часть. А тут еще эта машина. Оливер пишет, что если «вольво» останется здесь, то, может быть, Родди сумеет его продать. Он говорит, что, если я хочу, я могу поехать на нем в Лондон, но вряд ли я рискну, тем более с Томасом. Я хочу лететь самолетом или ехать поездом из Инвернесса, но это значит…

Джон решил, что уже не в силах все это слушать. Он перебил ее, громко сказав:

– Виктория, прошу тебя, больше ничего не говори.

Прерванная на полуслове, Виктория смотрела на него с открытым ртом, удивляясь резкости его интонаций.

– Но мне необходимо это обговорить. Мне надо что-то делать…

– Нет, не надо. Тебе не надо ничего делать. Я все беру на себя. Я организую возвращение Томаса к деду и бабушке…

– Но у тебя много своих дел.

– …я берусь даже умиротворить их…

– У тебя много хлопот с пожаром, Родди и Бенхойлом.