День в самом деле выдался чудесный. Джок обернулся и поглядел на дом. Он стоял чуть выше его над заснеженным склоном: такой знакомый, любимый, надежный. В его окнах отражался солнечный свет, из труб вился дымок, поднимаясь прямо в неподвижном воздухе. Пахло мхом, торфом и еловой смолой. Позади дома высились холмы, уходившие в голубое небо. Его холмы. Холмы Бенхойла. На душе стало спокойно и как-то удивительно хорошо.
И Джок, умиротворенный и довольный, двинулся дальше с пастушьей палкой в руке, с бегущими по пятам собаками и безмятежным спокойствием в душе.
Он не появился к обеду, и Эллен забеспокоилась. Она пошла к главному входу и обнаружила только цепочку следов, ведущих к озеру. Джок уже не раз опаздывал и раньше, но сейчас ее интуиция, интуиция шотландских горцев, подсказывала ей, что случилась беда. Она побежала к Родди, а тот позвонил Дейви Гатри, и, когда через минуту Дейви появился в своей машине, оба направились на поиски Джока.
Найти его было не так уж и трудно, ибо его следы и следы его собак были хорошо видны на снегу. Они нашли всех троих на пастбище, у сложенной из камня ограды. Джок лежал спокойно, с безмятежным выражением лица повернувшись к солнцу. Собаки скулили и волновались, зато их хозяин – это было совершенно ясно – навсегда избавился от всех волнений и тревог.
Томас Доббс в новых красных резиновых сапожках сидел на корточках у кромки воды, завороженный этим неизвестным ему доселе зрелищем, и оглядывал новый для себя мир немигающим взглядом бывалого мореплавателя. Никогда в своей короткой жизни ему не приходилось сталкиваться с чем-то таким большим, таким искрящимся, таким мокрым. Были здесь и другие развлечения: мелкие, разбегавшиеся в разные стороны волны озерной зыби, такие веселые, сверкающие на солнце; крики морских птиц, кружащих в зимнем небе над его головой, изредка проплывающие мимо лодки. Время от времени он набирал в горсть песок и бросал его в воду.
За спиной Томаса в нескольких метрах сидела на галечном пляже Виктория и наблюдала за ним. Она была в плотных вельветовых джинсах и трех свитерах, один из которых одолжила у Оливера. Она сидела, подтянув колени к груди и обхватив их руками, чтобы согреться. Было не на шутку холодно. Но в десять утра в феврале на севере Шотландии – почти на самом ее севере – странно было бы рассчитывать на более теплую погоду.
Назвать это пляжем можно было с большой натяжкой – всего лишь узкая полоска гальки, отделяющая стену гостиничного сада от воды.
Здесь пахло рыбой и дегтем, кругом валялся мусор, выброшенный с рыбачьих лодок, обрывки бечевы, рыбьи головы, некий лохматый предмет, который на поверку оказался старым гниющим ковриком.
«Край света», – сказал вчера вечером Оливер, когда «вольво» съехал с автострады и начал свой долгий спуск к морю. Но Виктории отсутствие людей доставляло удовольствие. Они заехали гораздо дальше на север, чем планировали, и так далеко к западу, что всего один неверный шаг – и можно свалиться в море. Но величественный пейзаж, свежесть, необычность цветов, прозрачный воздух – все это превратило утомительное путешествие в приятное приключение.
Вчера утром они проснулись в Озерном крае под шум проливного дождя. Но по мере приближения к Шотландии с запада налетел ветер и разогнал облака. Вчера после полудня и сегодня утром тоже небо было безоблачным, воздух холодным и колючим. Укрытые снегом макушки дальних холмов сверкали в лучах солнца как стекло, а воды морского залива отливали густой синевой.
Сверившись с картой, Виктория узнала, что залив, мимо которого они проезжали, назывался Лох-Мораг. Небольшой городок с маленькими магазинчиками, с лодками, привязанными к волнорезу, с единственной гостиницей в центре, под названием «Лох-Мораг», назывался так же – Лох-Мораг. (Оливер заметил, что хозяина гостиницы и его жену, наверное, тоже зовут мистер и миссис Лох-Мораг.) Построенный с единственной целью – обслуживать рыбаков и рыболовов (и, как гласила рекламная брошюра, постояльцам предоставляется все – от пресной воды до морской рыбалки), он был большим и безобразным, выстроенным из непонятного камня цвета печенки, с башенками, бойницами и амбразурами. Интерьер украшали выцветшие турецкие ковры и обои цвета овсяной каши, но в комнатах, где собирались постояльцы, приветливо горели в каминах торфяные брикеты, и, главное, люди были очень дружелюбны.
– Хочешь что-нибудь съесть, малыш? – приветливо спросила дама в розовато-лиловом платье, исполнявшая в это тихое время года обязанности официантки, барменши и регистратора отеля одновременно. – Может быть, яичко или овсяную лепешку? – (Томас завороженно смотрел на нее.) – Или булочку с вареньем?