Под знаком Близнецов. Дикий горный тимьян. Карусель

В соседней комнате телефонный разговор закончился, и Оливер включил телевизор. Однако большинство каналов уже кончили работать, и в конце концов он тоже решил идти спать. Она слышала, как он ходил по комнате, выключая лампы, а затем направился в ванную. Она положила книгу. Шаги… Оливер пересек небольшую площадку и остановился перед дверью в ее спальню. Она слышала, как повернулась ручка, и дверь открылась. В проеме возникла его долговязая фигура, силуэт которой выделялся на фоне ярко освещенного коридора.

– Еще не спишь?

– Нет, – ответила Виктория.

Они говорили тихо, чтобы не разбудить спящего ребенка. Оливер, оставив дверь открытой, подошел к кровати и сел на край.

– Звонил приятелю. Ничего важного.

– Я тебе постелила.

– Знаю, уже видел.

Похоже, уходить он не собирался.

– А что ты собираешься делать завтра? – спросила она. – С Томасом?

Он улыбнулся:

– Я решу это завтра. – Он дотронулся до книги. – Что читаешь?

Это была книга в мягком переплете. Виктория показала ему обложку.

– Это одна из тех книг, которые можно перечитывать вновь и вновь. Примерно раз в год. Я беру ее и как будто снова встречаюсь со старым другом.

Оливер прочитал заглавие вслух:

– «Орлиные годы».

– Читал?

– Может быть.

– Ее написал человек по имени Родди Данбит. В ней рассказывается о жизни маленького мальчика в Шотландии между двумя мировыми войнами. Это автобиографическая книга. Он пишет о себе и своих братьях, которые росли в прекрасном доме под названием Бенхойл.

Оливер положил руку на ее запястье. Ладонь была теплая, пальцы сильные, и ласковое прикосновение было очень нежным.

– Это было где-то в Сазерленде. Вокруг дома высились горы, а рядом плескалось их собственное озеро. У него был сокол, который прилетал и брал пищу прямо из его рта…

Его рука поползла вверх по ее обнаженной руке, слегка надавливая и массируя.

– …и ручная утка, и собака по кличке Берти, которая любила яблоки…

– Я тоже люблю яблоки, – сказал Оливер.

Он взял длинную прядь волос с ее шеи и положил на подушку. Она слышала, как громко бьется ее сердце. Кожа в том месте, где он ее гладил, как будто горела. Она продолжала говорить, отчаянно стараясь звуком своего голоса заглушить эти тревожные отклики плоти.

– …там была поляна у водопада, куда они часто ездили на пикники. И еще ручей, бежавший через пляж, а в горах водилось много оленей. Он пишет, что водопад был сердцем Бенхойла.

Оливер наклонился и поцеловал ее в губы, и поток слов наконец прекратился. Она знала, что он все равно ее не слушает. Потом он отбросил покрывавшие ее одеяла и просунул руки ей под спину; его губы оторвались от ее рта и, пройдясь по щеке, приникли к ямке на шее.

– Оливер…

Она произнесла его имя и остановилась. Когда он ушел от нее три года назад, она вся как бы застыла, но сейчас под тяжестью его теплого тела она согрелась, ее решимость растаяла, и в ней пробудились давно забытые инстинкты. Она было подумала: «Ну нет» – и уперлась руками в его плечи, стараясь оттолкнуть его, но он был в тысячу раз сильнее, и ее слабое сопротивление было жалким и бессмысленным, как попытка сбросить с себя огромное дерево.

– Оливер, нет.

Она могла бы и не произносить эти слова вслух. Он просто продолжал нежно ласкать ее, и скоро руки ее, как бы сами собой, сползли с его плеч и под курткой обвились вокруг его спины. От него пахло чистотой и бельем, высушенным на свежем воздухе. Она почувствовала на себе, сквозь тонкую хлопковую рубашку, его грудную клетку, твердые мускулы под кожей. Услышала, как он сказал:

– Теперь ты уже не притворяешься.

Последние остатки здравого смысла заставили ее сказать:

– Оливер, здесь Томас…

Ей показалось, что ее слова его позабавили и он беззвучно смеется. Он отодвинулся от нее и встал, возвышаясь над ней во весь рост.

– Это легко устроить, – сказал он и поднял ее на руки так же легко и просто, как носил собственного сына.

Ей казалось, что она невесома, что у нее кружится голова, и стены ее спальни вдруг завертелись и поплыли, и он понес ее сквозь открытую дверь через освещенную площадку в темноту свежепроветренной маленькой гардеробной. Она все еще пахла камфарой, и кровать, на которую он ее опустил, была узкой и жесткой; шторы шевелил легкий ветерок, а накрахмаленная наволочка, когда она коснулась ее шеи, оказалась прохладной.

Вглядываясь в темноту, где с трудом можно было различить его лицо, она сказала:

– Я не хотела, чтобы это случилось.

– Зато я хотел, – сказал Оливер, а она подумала, что ей надо бы рассердиться, но теперь уже слишком поздно. Потому что теперь она уже хотела этого.

Много позже – а она знала, что это было много позже, потому что она слышала перезвон каминных часов, которые пробили два, – Оливер поднялся на локте и склонился над Викторией, ища в темноте пиджак, чтобы достать из кармана сигареты и зажигалку. Язычок пламени на секунду осветил небольшую гардеробную, потом в ней снова воцарилась благодатная темнота, и виден был лишь кончик горящей сигареты.

Она лежала на его полусогнутой руке, положив голову ему на оголенное плечо.

– Хочешь, будем строить планы?

– Какие планы?