Под знаком Близнецов. Дикий горный тимьян. Карусель

– Брось свои шуточки, Оливер. Ничего смешного тут нет. Ты украл собственного ребенка. Почему он не заливается горючими слезами от горя и испуга, мне совершенно непонятно. Миссис Арчер очень расстроена – это очевидно, так что в любой момент мы можем ожидать у нашей двери полицию, а ты только и делаешь, что отпускаешь дурацкие шуточки.

Лицо его стало серьезным и замкнутым.

– Если ты вправду так думаешь, тогда я заберу мальчика и уеду.

– Да не в этом дело. Просто ко всему случившемуся ты должен отнестись серьезно.

– Хорошо. Буду серьезен. Посмотри на меня, сейчас у меня самый серьезный вид.

Виктория даже не улыбнулась.

– Ладно, не злись. Я никогда бы к тебе не приехал, если бы знал, что ты так рассердишься.

– Я не знаю, зачем ты вообще приехал.

– Потому что считал тебя как раз тем человеком, который мне поможет. Я думал о тебе и хотел сначала позвонить, но потом я представил себе, как к телефону подходит незнакомый мне человек или, что еще хуже, чопорный муж, – и что я ему скажу? «Говорит Оливер Доббс. Известный писатель и драматург. У меня с собой маленький ребенок, заботу о котором я хочу поручить вашей жене». Вряд ли это было бы приятным сюрпризом.

– А что бы ты сделал, если бы меня не было дома?

– Не знаю. Придумал бы что-нибудь. Но ни за что не повез бы Тома обратно к Арчерам.

– Возможно, тебе бы пришлось вернуться к ним. Ты не можешь обеспечить ему надлежащий уход.

Но Оливер перебил ее, словно не слышал, что она ему говорила:

– Послушай, у меня есть план. Я уже говорил тебе, что положение Арчеров весьма шаткое, но все же можно предположить, что они разовьют бурную деятельность. А это может осложнить нам жизнь. Думаю, нам нужно уехать из Лондона. Ненадолго, конечно. В Бристоле скоро пойдет моя пьеса, но там мне делать уже нечего. Я сделал все, что мог. Премьера состоится в понедельник, а после этого о ней будут судить критики и широкая публика. Так что давай уедем. Ты, я и Том. Просто дадим деру. Махнем в Уэльс, или на север Шотландии, или в Корнуолл – навстречу весне. Мы…

Виктория смотрела на него и не верила своим ушам. Она была возмущена, оскорблена, потрясена до глубины души. Он что, воображает – в самом деле воображает, – что у нее нет ни капли гордости? Ему даже в голову не приходит, какую страшную боль он причинил ей! Три года назад Оливер Доббс исчез из ее жизни, одним махом разбив все, оставив ее в полном одиночестве собирать в меру своих сил разлетевшиеся осколки. А теперь она снова ему понадобилась – для того, чтобы заботиться о его ребенке. И вот он уже сидит и строит планы, стараясь соблазнить ее, уверенный в том, что рано или поздно ему удастся сломить ее сопротивление.

– Никаких туристов, свободные дороги. Нам даже не придется регистрироваться в гостиницах, которые сейчас нуждаются в постояльцах и поэтому будут принимать нас с распростертыми объятиями…

Он продолжал строить планы, рисуя картины синих морских просторов и полей, поросших желтыми нарциссами, извилистых проселочных дорог, – такое вот беспечное бегство от досадных осложнений. А она слушала и дивилась его эгоизму. Ради минутной прихоти он увез своего сына. Захотел какое-то время подержать его подле себя. Но ему нужен человек, который заботился бы о ребенке. И вот, пожалуйста, Виктория. Все очень просто, как незамысловатая арифметическая задача.

Наконец он замолчал. Лицо его светилось энтузиазмом. Он был уверен, что не может быть никаких возражений против столь радужной перспективы. Немного помолчав, Виктория спросила, потому что ей очень важно было знать:

– Интересно, почему ты подумал обо мне?

– Наверное, потому, что ты – это ты.

– Ты хочешь сказать – глупая?

– Нет, не глупая.

– Тогда – готовая все простить?

– Ты просто не можешь быть другой. Этого у тебя не отнимешь. Кроме того, нам было хорошо вместе. Совсем неплохие были времена. И ты была рада меня видеть, я в этом уверен. Иначе ты бы не впустила меня в дом.

– Оливер, не все душевные раны выставляют напоказ.

– И что это должно означать?

– Наверное, в наказание за мои грехи я любила тебя. И ты это знал.

– Видишь ли, – осторожно напомнил он, – я никого не любил. И ты это знала.

– Кроме себя самого.

– Возможно. И своей работы.

– Я не хочу, чтобы кто-то причинял мне боль. Я не желаю больше страдать.

На его губах появилась улыбка.

– Очень решительное заявление.

– Я никуда с тобой не поеду.

Он ничего не ответил, но не отводил своих светлых немигающих глаз от ее лица. От сильного ветра в окнах задребезжали стекла. На улице завели машину. Женский голос окликнул кого-то по имени. Возможно, они собирались к кому-то в гости. Издалека доносился приглушенный шум уличного движения.

– Ты не можешь на всю оставшуюся жизнь оградить себя от душевных травм. В противном случае тебе придется отказаться от всякого рода общения.

– Я только говорю, что не хочу, чтобы ты причинял мне боль. У тебя это слишком хорошо получается.

– И это единственная причина, почему ты не хочешь с нами ехать?

– Я думаю, одной этой причины вполне достаточно, но есть и другие, более практического характера. Во-первых, я работаю.