Под знаком Близнецов. Дикий горный тимьян. Карусель

– Что «это»?

– Я вовсе не хотела, чтобы вы ушли с вечеринки. Я просто сама хотела уйти.

– Откуда вы знаете, что мне не хотелось уйти?

– Но это же вечеринка.

– Я без сожаления покидал такого рода вечеринки много-много лет назад. Ну ладно, поторапливайтесь, давайте поскорее выберемся на свежий воздух.

Уже на тротуаре в мягком свете летних сумерек Виктория снова остановилась.

– Ну вот, теперь все в порядке.

– И что это должно означать?

– Теперь я могу взять такси и отправиться домой.

– Вы что, боитесь меня? – улыбнулся он.

Виктория опять смутилась:

– Нет-нет, нисколько.

– Тогда почему стараетесь убежать?

– Ни от чего я не убегаю. Просто я…

– Хотите домой?

– Да.

– Нет, это невозможно.

– Почему?

– Потому что сейчас мы едем искать итальянский ресторан, где готовят спагетти или что-то в этом роде. Закажем бутылку настоящего вина, и вы расскажете мне историю своей жизни.

Неожиданно в поле зрения показалось такси, и он поднял руку. Такси остановилось, и он бережно усадил ее в машину, сказав таксисту, куда ехать, и минут пять они сидели в полном молчании. Затем такси остановилось, и он так же бережно высадил ее. Расплатившись с шофером, он повел ее по тротуару к маленькому непритязательному на вид ресторану, где вдоль стен теснилось несколько столиков, а в воздухе висел густой табачный дым и вкусно пахло готовящейся едой. Им отвели столик в углу. Было так тесно, что спутник Виктории с трудом смог поместить свои длинные ноги, чтобы они не мешали снующим между столиками официантам. Он заказал бутылку вина и попросил меню, затем закурил и, обернувшись к Виктории, сказал:

– Давай.

– Давай что?

– Давай рассказывай. Историю своей жизни.

Она улыбнулась:

– Я не имею представления, кто ты такой. Я даже не знаю, как тебя зовут.

– Меня зовут Оливер Доббс. – И добавил очень дружелюбно: – Ты должна рассказать мне все, потому что я писатель. Самый настоящий писатель, которого публикуют, с собственным агентом и огромным превышением кредита в банке. А также непреодолимым желанием слушать. Знаешь, никто не хочет слушать других. Люди лезут из кожи вон, чтобы рассказать о себе, а слушать никто не хочет. Это тебе известно?

Виктория вспомнила своих родителей.

– Думаю, ты прав.

– Вот видишь. Думаешь, но не уверена. Никто ни в чем не уверен. Нужно больше слушать других людей. Сколько тебе лет?

– Восемнадцать.

– Я думал – меньше. Увидев тебя у окна на этой дурацкой вечеринке, я подумал, тебе нет и пятнадцати. Я уже собирался позвонить в социальную службу, которая следит за поведением несовершеннолетних подростков, и сообщить, что один из них, вместо того чтобы сидеть дома, разгуливает ночью по улицам.

Тем временем на стол с глухим стуком опустилась литровая бутылка вина, уже без пробки. Он взял ее и, наполнив бокалы, спросил:

– Ты где живешь?

– На Пендлтон-Мьюз.

– Где это?

Она объяснила. Он присвистнул.

– Ничего себе! Я и не думал, что девушки из таких фешенебельных районов идут учиться в школы искусств. Ты, должно быть, очень богата?

– Вовсе нет.

– Тогда почему ты живешь на Пендлтон-Мьюз?

– Потому что это дом моей матери, только она сейчас живет в Испании, и я пока поселилась у нее.

– Все любопытнее и любопытнее. А почему миссис Бредшоу в данное время живет в Испании?

– Ее зовут не миссис Бредшоу, а миссис Пейли. Полгода назад мои родители развелись. Мама снова вышла замуж за человека по имени Пейли, а у него дом в Испании, в Сотогранде, потому что он хочет играть в гольф круглый год. – Она решила выложить все сразу. – А отец уехал жить к своей двоюродной сестре, у которой на юге Ирландии есть пришедшее в запустение поместье. Там он грозился выращивать пони для игры в поло; впрочем, он всегда был полон грандиозных замыслов, которые, не будучи человеком дела, не мог осуществить. Мне кажется, что и на этот раз будет то же самое.

– А маленькую Викторию оставили жить в Лондоне?

– Виктории уже восемнадцать.

– Конечно, я помню, она уже взрослая и весьма опытная особа. Ты одна живешь?

– Да.

– Тебе не очень одиноко?

– Уж лучше жить одной, чем с людьми, которые друг друга терпеть не могут.

Оливер состроил гримасу:

– Родители – это тяжкое бремя, как ты считаешь? Мои-то уж точно, правда, несмотря на разлад, до развода у них дело так и не дошло. Они продолжают портить друг другу жизнь в далеком Дорсете, а во всех своих неурядицах, стесненных обстоятельствах, повышении цен на джин и даже в том, что куры плохо несутся, винят меня или правительство.

– Я люблю своих родителей, – сказала Виктория, – и меня очень огорчило, что они перестали любить друг друга.

– У тебя есть братья или сестры?

– Нет. Я у родителей одна.

– Стало быть, позаботиться о тебе некому?

– Я сама прекрасно могу о себе позаботиться.

Он недоверчиво посмотрел на нее.

– Теперь о тебе заботиться буду я, – безоговорочно объявил он.