Под вуалью

— То, о чем ты говоришь, зависит от наших воспоминаний, от того, насколько они приятны. У меня их много. Их также много, как цветков на розовом кусте, и каждое мне приятно, иногда с оттенком грусти, но чаще, радости. Мне доставляет радость воспоминание о моем первом триумфе на сцене, когда я стояла по щиколотки в цветах. Очень галантный и достойный молодой человек пригласил меня на ужин — мы ели икру и пили шампанское. Это было еще до встречи с Армандом! Если бы я так и не встретила его, то, наверняка бы, вышла замуж за того достойного молодого человека. Он был дипломатом, а я тогда бы стала яркой звездой парижского общества.

— Тогда бы вы, наверное, не были так счастливы, как с Армандом! — Убежденная в правоте своих слов, проговорила Рослин. — Вы же вышли замуж по любви.

— Да, мое романтичное дитя, я действительно вышла замуж по любви — хотя должна тебе сказать сейчас, что теперь у меня есть некоторые возражения. Другие мужчины были более внимательными, чем Арманд, казалось, что они способны были меня лучше понять. Они обожали мои капризы, готовы были их удовлетворять. Арманд же этого никогда не делал, он никому, и мне в том числе, не уступал. Женщина должна была или принять его таким, какой он есть, зная, что в зависимости от настроения он будет либо боготворить ее, либо будет с ней жестоким, или же она должна была уйти и найти себе другого, обычного мужчину. Моя семья и мои друзья считали его диким. Он не целовал дамам ручки, он не одаривал их комплиментами. Он был близок к земле, крепок, как деревья, которые он сажал и за которыми ухаживал, и так же непредсказуем, как ветер в пустыне. Каждый раз, когда я встречалась с ним, мне хотелось убежать, — Нанетт ностальгически улыбнулась, — но я бегала по кругу, как самка оленя бегает от самца. Мне необходима была видимость борьбы, даже когда круги сужались до объятий его рук.

Взгляд Нанетт остановился на молодой девушке, сидящей рядом с кроватью. Ее худое молоденькое личико было чрезвычайно серьезным, а огромные серые глаза казались бездонными.

— У тебя взгляд нетронутой любовью девушки, — задумчиво проговорила Нанетт. — В твоем возрасте я уже достаточно знала про любовь. Этого забыть невозможно, даже если ты прошел через страшные испытания.

Взгляд светло-голубых глаз был таким пристальным, что Рослин пришлось отвести глаза. Она смотрела на сложенные на коленях руки, левая на правой, и на безымянном пальце не было кольца со сверкающим бриллиантом, символизирующим любовь.

— Видно, ваш Арманд был уникальным человеком, — мягко заметила Рослин. — Как и чувства, которые он в вас вызывал.

Нанетт вытянула руку и приподняла Рослин за подбородок, Потом, покачав головой, он улыбнулась.

— Нет, я встречала ему подобных — во всем, кроме одного. Мой муж не был скрытным человеком. Он от меня ничего не утаивал. У того, другого — скрытность бросается в глаза. Он хранит в себе то, что причиняет ему боль, а это совсем не здорово. Если бы он был ребенком, я бы наверняка смогла заставить его поделиться со мной, но он — мужчина, и очень сильный, и хранит свою тайну.

Нанетт откинулась на подушки, и глаза у нее потемнели.

— Я нутром чувствую, что это связано с женщиной, и знаю, что несмотря на боль, которую она ему причинила, он все еще любит ее.

Имя этого другого мужчины не было упомянуто, но Рослин знала, что Нанетт имела в виду своего внука, наполовину англичанина.

— Мужчина с детства несет в себе огромное количество романтических иллюзий, связанных с женщиной, и если их поколебать и одновременно причинить боль, то в мужчине будет убита нежность и отвага. — Нанетт вздохнула. — Это-то как раз и произошло с тем мужчиной, о котором я тебе говорю. Боже, я кажется, умудрилась сделать из этого тайну. Я говорю о своем внуке Дуэйне. Ты, наверняка, уже и сама догадалась, не так ли, дитя мое?

Рослин слегка кивнула.

— Ты проницательна, малышка. — Во взгляде Нанетт угадывалась ирония. — Своей уверенностью и авторитетом Дуэйн напоминает пашу. Людям посторонним он никогда не показывает своей уязвленной души.

— Господин Хантер цинично отзывается о женщинах.

— Рослин начала тоном отстраненным, видимо, приняв на себя замечание о посторонних. — Вы — единственный человек, которого он обожает и боготворит. Вы для него богиня, Нанетт. Так он мне сказал.

— Я польщена, — улыбнулась Нанетт. — Скажи мне, а ты называешь его господином Хантером, когда обращаешься к нему?

Рослин слегка покраснела, вспомнив, как она обращалась к нему и какие вещи говорила ему в лицо.

— Он не так очарователен, как Тристан, не правда ли? С ним ты никогда не бываешь подчеркнуто официальна, как я заметила. А к вам в ваших поездках на лошадях когда-нибудь присоединялся Дуэйн?

— Нет, но он же всегда занят делами на плантациях.

Да я уверена, что для него мы скачем слишком медленно.

— Вполне возможно. Он напоминает арабского наездника в своем плаще-накидке, и только испортит вам идиллическое настроение ваших прогулок. Его не так-то просто понять, не так ли, дитя мое? И еще труднее полюбить. Не человек, а крепость. Без входа — и для врагом, и для друзей.