Под уральскими звездами

Ночью мисяжский состав подъехал к разъезду Бурчуг — последнему перед Мисяжем. Начальник разъезда — перепуганный худенький старичок — доложил, что связи с Мисяжем нет, на вызовы никто не отвечает и что там происходит — неизвестно.

Состав выгрузился. На рассвете из Бурчуга пешим строем вышли красногвардейцы. Было решено подойти к городу через леса и горы и захватить его с налету.

Весна кончилась. Наступила самая радостная, самая зеленая пора на Южном Урале — начало лета. Все утопало в свежей, чистой, еще не запыленной зелени. Повсюду журчали ручьи, но это был уже не шумный весенний рокот, не свист и шипение бешено несущейся горной воды, а по-летнему степенное и тихое бормотание. Земля была сыта, напоена влагой по самые стебли трав, и вода катилась теперь спокойно, неторопливо.

На полпути к Мисяжу произошло непредвиденное. Колонна остановилась на короткий привал: не спавшие несколько ночей, усталые после тяжелых горных переходов люди нуждались в отдыхе. Тем временем высланный вперед дозор под командованием Петра Мамушкина, оторвавшись от красногвардейцев, ушел далеко вперед.

В глухой лесной тишине Петр услышал стук колес и на всякий случай приказал бойцам отойти в придорожные кусты. Показался одноглазый мужик на крупной каурой лошади. Он мычал какую-то протяжную песню.

— Остановись-ка, папаша! — приказал выступивший из кустов Мамушкин. — Кто такой? Куда едешь?

Мужик — это был Зюзин, посланный Адаматским на заимки вербовать людей для Курбатова, — медленно раскрыл рот и тупо осмотрел обступивших его вооруженных людей. Он понял, что наскочил на какую-то красногвардейскую часть. Непреодолимый страх охватил Зюзина: сейчас его прикончат! Ведь он знал и видел все, что затевалось в Мисяже против большевиков, сам ходил по домам и арестовывал их семьи...

Кое-как Зюзин овладел собой. Заикаясь, стал рассказывать, что у него вчера отелилась корова. В стадо пускать нельзя, вот и поехал по заимкам — может, удастся где-нибудь купить сена.

— А не купишь, так своруешь? — пошутил один из красногвардейцев.

— Не пропадать же корове, в самом-то деле, — пробормотал Зюзин.

Красногвардейцы захохотали.

— Бедняцкое не трогай, папаша! У кулаков бери!

— У бедноты какое сено. Только у кулаков оно и есть. Травы-то прошлый год плохие были, запасу мало.

Зюзин исподлобья оглядывал красногвардейцев: отпустят или не отпустят?

— Ты, случаем, не казак ли, дядя? — строго спросил Мамушкин.

— Какой там казак! Спокон веку на стараньи маюсь.

— Конь-то справный, не бедняцкий...

— А это не мой конек, ребятушки, — сосед дал. Насилу выпросил. Не дает, богатей проклятый! Еще отрабатывать надо вот...

Петр почесал затылок, еще раз осмотрел телегу, мужика и кивнул:

— Ладно, поезжай!

Зюзин поехал, дозор пошел дальше.

А когда красноармейцы снялись с привала — Виктор, Саша и Митя обнаружили телегу, только что брошенную у дороги. Следы были свежие: не поднялась даже примятая трава.

Доложили Балтушису. Он сразу же остановил отряд и приказал вернуть дозорных.

Когда Петру Мамушкину показали покинутую телегу, он только руками всплеснул:

— Обдурил, подлюга! С виду совсем мужик, вроде и в сам деле за сеном ехал...

Балтушис укоризненно посмотрел на парня:

— Ругаться поздно, зачем? Теперь твой мужик делает господину Курбатову доклад. Курбатов — военный человек, понимает, как надо встречать нашего брата. — Блеснув глазами, отчеканил: — Сдать оружие! Не можешь быть в Красной гвардии, иди в обоз!

Митя Елкин на всю жизнь запомнил этот случай. Даже они, мальчишки, понимали, какими серьезными будут последствия халатности Петра Мамушкина. Врага уже не удастся захватить врасплох, враг ждет их. Быть может вот за этим перелеском уже приготовилась белогвардейская засада.

По серьезным, сосредоточенным лицам, по глухому молчанию в рядах чувствовалось, что все ждут грозной минуты боя. Каким-то он будет, этот первый бой для мисяжских красногвардейцев? Придется куда труднее, чем на тех учебных занятиях, которые вот уже несколько месяцев проводились во всех отрядах южноуральских пролетариев, и пострелять-то хорошенько не всегда удавалось — командиры берегли патроны. Стреляли по расчерченным огрызком карандаша бумажкам, прилепленным к скалам или соснам.

Верстах в четырех от Мисяжа бурчуговская проселочная дорога вышла на златогорский тракт. И вот здесь, на повороте, дозорные донесли, что впереди слышно тарахтение нескольких телег и какие-то крики. Вскоре грохот приближающейся орды слышали уже все: стук телег на дороге, усеянной валунами, далеко разносился в лесной тиши. Потом впереди началась стрельба...

Как узнали впоследствии, события развертывались так. Бросив телегу, Зюзин лесом и ложбинами помчался в город. Курбатов и его сподвижники гуляли в шмаринском доме, отмечая свою первую победу и свержение Советской власти. Их было немного — человек пятьдесят, и все полупьяные. Известие о приближении красногвардейских отрядов было встречено курбатовцами удалыми криками. Тут же они раздобыли телеги и ринулись в сторону златогорского тракта. Зюзина Курбатов послал в станицу Кунавино вызывать на помощь казаков.