Под уральскими звездами

Полковник сидел все на том же месте и встретил Когтева недобрым взглядом. Видимо, ультиматум Совдепа его все же обеспокоил.

— Ну? — буркнул он.

— Приказано вывести ваш эшелон на главный путь.

— Зачем? Знаешь?

— Для отправки в Челябинск — так дежурный говорил.

Когтев зорко взглянул на полковника и заметил, что тот колеблется.

Суличек давно добивался отправки эшелона в Челябинск. Там стояли крупные части корпуса и было более безопасно, чем в Златогорье. Тревожило его и настроение солдат. Каждый день они общались с местным населением и проникались большевистским духом. Он знал, что в ротах уже ходят слухи: высшее командование продалось англо-французам, офицеры намеренно не везут солдат на родину, хотят вовлечь их в борьбу против большевиков, против Советской власти. Лучший выход — поскорее выбраться отсюда. Солдаты успокоятся — ведь едут на родину.

Он взглянул на машиниста, переминавшегося перед ним, и кивнул:

— Делай! Смотри — хорошо делай!

— Сделаем! Наше дело таковское — погудел да поехал...

Все так же неторопливо Когтев вернулся к паровозу, прицепил его к эшелону, дал гудки и повел состав на главный путь. Проехали мимо пустынного перрона, пересекли стрелки, стали удаляться от города. Шлейф густого дыма тащился за паровозной трубой, волочился по пригородным огородам. Дым был черный, тяжелый: угля Саша не жалел.

Когтев усмехнулся:

— Не усердствуй зря, Сашок, — пары нам теперь ни к чему. Посмотри-ка лучше за чехами, как они там...

Саша бросил шуровать в топке, высунулся в окно и внимательно осмотрел эшелон. Распахнутые настежь двери теплушек заполняли солдаты. Их лица были повернуты в сторону приближающихся гор, навстречу солнцу, бившему прямо в лицо. В окне классного вагона Саша увидел полковника. Суличек искоса посматривал на окрестности и сосал свою трубу.

— Эшелон в порядке, дядя Степа! — крикнул Саша стоявшему у другого окна Когтеву. — Солдаты на солнышке греются, полковник трубку сосет...

— Это хорошо — на солнышке. Пускай глядят... на последях-то, — ответил машинист и вздохнул, да так тяжело, что, Саша удивился.

— Чего вздыхаешь, дядя Степа?

— Живые ж люди, Сашок, — жалко. Может, не один из них в последний раз солнышком любуется.

— Убитые будут? — дрогнув, спросил Саша.

— Куда дело повернет. Сдадут свое вооружение — миром покончим, не сдадут — бить придется. Значит, и убитые будут, и ихние, и наши лягут. Так-то вот... А пораздумаешься — опять же нельзя без этого. Упусти мы их сейчас — Советскую власть под удар поставим. Биться надо, чтобы жизнь нашу по-другому наладить. Чтобы хоть после нас люди не так жили, как мы ее прожили. — Он вздохнул опять. — Живы останемся, Сашок, ты своим ребятишкам расскажешь, как за Советскую власть люди боролись...

Состав вошел в густой дремучий лес, каких было много вокруг Златогорья. Кряжистые сосны близко подступали к железнодорожному полотну. Казалось, что ветви вот-вот заденут кабину паровоза, крыши вагонов.

Когтев замедлил ход паровоза.

— Здесь, дядя Степа?

— Здесь. Сашок. Ложись. Сейчас начнется.

Паровоз остановился. Когтев, покряхтывая улегся рядом с Сашей.

Началось осуществление плана, задуманного Ковровым, — внезапно окружить эшелон и под угрозой уничтожения заставить чехов сдать оружие.

Однако события развернулись не так, как намечалось.

Офицеры были начеку. Лишь только они увидели, что из глубины леса высыпали красногвардейцы, тотчас же открыли стрельбу. Непривычные к боевым действиям красногвардейцы укрылись за соснами и не решались перебежать то небольшое расстояние, которое отделяло лес от вагонов.

Так прошло минут пятнадцать — двадцать. Потом в лесу раздался и заглушил все рев паровозного гудка. В хвосте эшелона началась перестрелка, послышалось громкое ура.

— Мисяжцы подоспели, — сообразил Когтев. — Похоже, дело к концу идет.

Неожиданно мешковина, прикрывавшая вход в будку паровоза, приподнялась и сюда быстро вполз Суличек. Он тотчас же вскочил на ноги и выставил вперед наган:

— Остановка? Кто позволял? — прохрипел он.

Лицо его было покрыто потом, и копотью, рукав мундира оторван, виднелось белье. Трубка сломалась, но во рту продолжал торчать мундштук. Приподняв головы, Саша и Когтев растерянно смотрели на офицера.

— Ложись с нами, ваше благородье. Пропадешь! — предложил Когтев, чтобы оттянуть время.

— Не разговаривать! Зачем остановка? — кричал Суличек.

— Так ведь как не остановишь, ваше благородье? — рассуждал Когтев. — Сам посуди — для ихнего брата первое дело машиниста подбить...

— Встать! К машине!

— Поведу — они кончат, не поведу — ты убьешь. Что же это такое, в самом-то деле? — рассуждал машинист.

— Ходу! Ходу! — бешено заорал полковник. Поднял пистолет и выстрелил вверх. Он не задумываясь пристрелил бы машиниста, если бы было кому вывести состав из-под обстрела. — Ходу!

Суличек с остервенением выплюнул застрявший в зубах остаток трубки. Когтев встал и нехотя пошел к регулятору. Потом взял в руки большой гаечный ключ, но воспользоваться им не пришлось.