Под тропиком Козерога

Мне думается, однако, что такое объяснение не учитывает природных особенностей египетских цапель. Эти птицы — одни из самых смелых и предприимчивых «колонизаторов» мира пернатых. Поначалу их родным домом были Азия и Африка. Затем колонии этих цапель обнаружили в Европе — на болотах в устье реки Гвадалквивир, на юге Испании. В 1911 году одна египетская цапля была замечена в стае малых белых цапель в Британской Гвиане (ныне Гайана). Натуралисты предположили, что она отбилась от стаи и попутный ветер перенес ее через Атлантический океан. Но в 1930 году египетских цапель видели в Гвиане уже довольно много, а это значит, что они начали там размножаться. В последующие годы птицы расширили свои владения в Новом Свете — появились в Венесуэле, Суринаме и Колумбии. К 1952 году они добрались до юга Соединенных Штатов и продолжили путь на север, так что сейчас их можно встретить и в Канаде.

Появление египетских цапель в Северной Австралии совпало по времени с периодом, когда птицы уже прочно обосновались в Южной Америке. Похоже, что они прилетели в Австралию по доброй воле — в результате «демографического взрыва», побудившего их основать колонии почти во всем мире. По крайней мере мне по душе эта версия. Приятно сознавать, что птицам удалось одурачить официальных лиц, придумавших жесткие карантинные и иммиграционные правила, которые нигде не соблюдаются так строго, как в Австралии.

Снимать птиц, обитающих возле Нурланджи, было довольно просто. Мы делали это из укрытий, а то и прямо из окна машины, медленно двигаясь по равнине. Удачным местом оказались заросли пандануса на берегу озерка. Вскоре у нас появились «портреты» карликового гуся, трех видов ибисов, четырех видов уток, многих цапель, включая все четыре вида белых цапель, змеешеек, австралийских ходулочников, орлов и прочих птиц. Что касается полулапчатых гусей, то им мы пожертвовали целую кассету.

Запись их голосов тоже не представляла особых трудностей: Боб аккуратно фиксировал на пленке пение, чириканье или гогот каждой заснятой птицы. Как правило, он предпочитал работать один, подальше от стрекочущей камеры. Мы снимали какую-нибудь группу птиц, а Боб потом записывал их голоса; в дальнейшем при монтаже несложно было наложить фонограмму на изображение.

Правда, когда мы снимали отдельную птицу и хотели записать именно ее голос или шелест ее крыльев, приходилось включать кинокамеру и магнитофон одновременно. Технически это была трудная задача. Чарльз пытался уменьшить шум камеры, натягивая на нее специальную заглушку. Сооружение становилось громоздким и нескладным, снимать с руки уже было невозможно, ставился штатив, кожух из пенорезины налезал на объектив, так что навести фокус и отладить диафрагму становилось целой проблемой. У Боба было не меньше хлопот: приходилось устанавливать микрофон так, чтобы он не попадал в кадр, тянуть один шнур от микрофона к магнитофону, а другой — от магнитофона к камере, обеспечивая тем самым синхронное включение аппаратов, поскольку иначе невозможно совместить звук с изображением. И все эти манипуляции следовало производить, не пугая объект съемок, иначе он тут же улетал.

Между тем именно так по большей части заканчивались попытки синхронной кинозаписи. Однажды мы несколько часов бились над тем, чтобы подсунуть микрофон пеликанам, и, когда это почти удалось, неожиданно опустились сумерки, и сеанс, увы, пришлось отменить.

Пока Боб и Чарльз с мрачным видом разбирали аппаратуру и раскладывали ее по коробкам, я пошел прогуляться в соседнюю эвкалиптовую рощицу, метрах в двухстах от лагуны. Не успел я войти туда, как совершенно отчетливо понял, что предмет, который издали принял за бревно, на самом деле огромная ящерица. Неужели это гоана, которую мы безуспешно высматривали с начала поездки? Да, никаких сомнений, это была она. День прошел не зря, мелькнуло у меня, ящерица вполне компенсировала неудачу с пеликанами.

Она лежала боком ко мне, подняв голову и застыв как изваяние. Ящерица была тускло-серого цвета, с желтоватым оттенком; длина ее тела составляла около полутора метров. Когда я шагнул ближе, она уставилась на меня пронзительным, немигающим взглядом, сильно напоминавшим взгляд ротного старшины, застукавшего солдата в самоволке. Я начал медленно отступать. Отойдя на несколько шагов, я развернулся и опрометью помчался к своим спутникам.

Боб и Чарльз, погрузив в машину коробки с аппаратурой, как раз закрывали последние замки.

— Гоана! — задыхаясь, завопил я. — Синхронная запись. Быстро!

Отдав распоряжение, я кинулся назад. Яшерица лежала в той же позе, не шелохнувшись. Я прислонился к дереву, чтобы перевести дух в ожидании Боба с Чарльзом. Мы с ящерицей сверлили друг друга глазами. Казалось, прошли века, пока наконец появился Чарльз, сгибаясь под тяжестью заново собранной треноги, камеры и звукозаглушающих причиндалов. Оставив его наблюдать за животным, я побежал к Бобу узнать, не надо ли помочь. Он сидел в машине и рылся в коробке со шнурами.