Под тихое мурчание...(СИ)

— А он… ммм… его сейчас нет в городе, он уехал в Туруханск, — ответила Тая после секундной заминки. — У него там родственники, а у них какие-то проблемы. Когда он вернется, я вас познакомлю, обязательно.

«Уж не сама ли она меня нашла и сюда притащила?» — мелькнула у Грушева мысль. Его спутница явно чего-то недоговаривала, если вообще не сочиняла историю про уехавшего шофера на ходу, но пытаться выяснить у нее правду пока тоже было преждевременно.

Они дошли до конца аллеи и оказались на лишь немного более широкой улице, ярко освещенной фонарями. Полуянова повернула налево, поманив за собой своего спутника, и он двинулся следом за ней, оглядываясь по сторонам. Слева от них по-прежнему возвышались деревья — вековые черные ели, покрытые снегом, справа же, через дорогу, стояли вплотную друг к другу небольшие двухэтажные дома со светящимися теплым желто-оранжевым светом окнами. В некоторых окнах занавески были не задернуты, и Егор мельком увидел в одном из них уютную комнату — мягкий диван с горкой подушек и, кажется, с лежащей на широкой спинке этого дивана белой кошкой…

В этой комнате кто-то жил — люди, которые могли назвать ее своим домом. Наверное, им нравилось там жить, и они с радостью возвращались туда каждый вечер… Кошка ждала их возвращения и с мурлыканьем бросалась к ним навстречу… Грушев заставил себя отвернуться от чужого окна — ему и раньше, случалось, приходили в голову подобные мысли, сменявшиеся потом другими, мрачными, о том, что у него собственного дома не было и что все комнаты, которые он снимал, как ни старался он поддерживать в них порядок, всегда оставались пыльными, запущенными и неприятными. Чужими.

Но тогда он, по крайней мере, мог с полным правом называть эти комнаты своим жилищем, пусть даже и временным, а сейчас у него не было вообще никакого дома во всех смыслах этого слова. Правда, комната, в которой его поселили, отличалась именно таким уютом, о котором он мечтал, заглядывая в чужие окна… И она могла стать его домом — весь пансионат мог стать им, если бы Егор согласился остаться в этом городе…

«Неужели я уже готов им подчиниться?!» — разозлился на себя молодой человек и потряс головой, отгоняя крамольные мысли. Надо было срочно сосредоточиться на чем-то другом, не относящимся к городку, в котором он оказался. И к кошкам, которые мешали ему думать о побеге своим мурлыканием. Вот только о чем еще можно было разговаривать с жительницей этого городка, выращивающей кошек?

— Тая, скажите, — попытался все-таки завести разговор на нейтральную тему Грушев, — Вам не холодно в этом климате? Если вы родом из тропиков…

— Ну, я здесь не так мерзну, как мама — все-таки в этом климате родилась, — отозвалась девушка. — И одеваюсь всегда очень тепло, только в шерстяное, иначе было бы хуже. А вот мама — да, ей привыкнуть к такой жизни не удалось, поэтому и она улетает на зиму к себе домой.

— А ваш отец? — продолжил расспросы Егор.

Девушка улыбнулась:

— А папе слишком жарко в Таиланде, он летом оттуда домой сбегает. К счастью, это единственное разногласие между моими родителями.

Грушев снова помрачнел. Своих родителей он помнил плохо — слишком рано остался сиротой. Гораздо более яркими были другие его воспоминания из детства: многочисленные дальние родственники отца и матери, всевозможные двоюродные и троюродные тетушки и дядюшки, спорившие о том, кто возьмет его на воспитание, перебрасывающие его друг другу, как надоевшую игрушку, бесконечные переезды из одной квартиры в другую, новые школы, новые компании во дворе, в которые каждый раз нужно было заново вписываться…

Мысли Егора опять вернулись к той теме, о которой он старался не думать: о том, что своего родного дома у него не было вообще никогда, даже в детстве, если не считать почти не отложившихся в памяти первых нескольких лет жизни. К счастью, в тот момент они с Полуяновой свернули на другую, более широкую и светлую улицу, и он смог отвлечься от этих невеселых размышлений, разглядывая ее.