Под тенью Сатурна

При таком сходстве процесса, результата и мотива переходных ритуалов в совершенно разных по сущности и географическому положению культурах можно предположить, что все эти обряды были разработаны в каком-то центральном комитете. Если исключить такую возможность, получается, что обряды возникли спонтанно, то есть развились из единых архетипических истоков. Большинство мифологических мотивов и трансцендентных видений зародились в индивидуальной психике или в коллективной психике малой группы. Эти образы возникали, чтобы поддерживать и направлять поток либидо и максимально эффективно канализировать человеческую энергию. В таком случае можно было бы ожидать, что глубинные бессознательные процессы, протекающие в нашей психике, тоже могут служить неким психологическим аналогом ритуалов перехода, ибо в психике каждого мужчины действуют те же энергетические силы, которые питали душу наших предков.

Такую претензию на зрелую маскулинность можно увидеть в сновидении двадцативосьмилетнего Нормана. Норман вспомнил только один положительный момент в своей жизни: когда его исключили из колледжа за употребление наркотиков, он пришел к своему дяде и вместе с ним работал в булочной. Однако сила притяжения к своей семье, наряду с недостаточной уверенностью в себе, заставила его вернуться домой, чтобы жить с родителями. Несколько лет он то начинал, то прекращал лечиться у психиатра, хотя у него не было существенных патологических отклонений. Скорее его проблемы имели отношение к развитию, то есть переходу в состояние зрелости и отдельного существования. Его мать нарушала его психологическое пространство, отец большую часть времени занимался бизнесом и часто отсутствовал, а, будучи дома, вел себя столь пассивно, что его присутствие было едва заметным.

Когда Норман обратился ко мне, у меня возникло предположение, что он покидает родительский дом или, по крайней мере, совершает первый шаг в направлении индивидуационного процесса, то есть происходит его физическое отделение. Его мать звонила мне, совершенно расстроенная, и говорила: “Но ведь вы не можете думать, как мать”. “Нет, мадам,- отвечал я,- я думаю, как терапевт”. (Я мог бы сказать “как старейшина племени”, но сомневался, что этот ответ будет иметь для нее какое-то значение.)

Тем временем в процессе анализа у Нормана сохранялась зависимость, которая часто увлекала его домой или заставляла звонить матери и всякий раз приводила к гневной разрядке после общения с ней. Можно было сказать, что его душа освобождалась лишь для того, чтобы снова оказаться в плену. Проще всего было бы переложить всю ответственность на его ничего не понимающую мать, ибо она явно все время заманивала сына в ловушки, или на его пассивного отца, не создавшего для сына никакой модели достижения мужской зрелости. Но это сняло бы с Нормана личную ответственность и отвлекло его от решения задачи – сдерживания напряжения между желанием стать взрослым и страхом перед независимостью. Эта потрясающая борьба с ежедневными колебаниями драматически отразилась в его сновидении, состоявшем из трех частей:

Я нахожусь в кинотеатре под открытым небом для автомобилистов вместе с несколькими моими приятелями. Что-то случилось с машиной. Я из нее выхожу, чтобы разобраться, в чем дело, и получаю от кого-то сильный удар по зубам.

Мы вдвоем с матерью смотрим в зеркало. Она относится ко мне с симпатией. У меня выпадает зуб. Его уже нельзя вставить обратно. Я ухожу и показываю зуб Кейту Бийяру.

Я ищу миссис X., чтобы сказать ей: “Я вам не мальчик. Относитесь ко мне как к мужчине”.

(Когда Норману приснился этот сон, Кейт Бийяр был высококлассным защитником любимой футбольной команды Нормана “Филадельфия Иглс”).