Под тенью Феникса

Пейзаж со всех сторон был совершенно однообразным – коричневый квадратик, зелёный квадратик, снова коричневый квадратик с полиэтиленовыми домиками, и так до бесконечности. Это угнетало, так как начинало казаться, что такая дорога будет продолжаться до бесконечности, увлекая меня в никуда. Знаю, это звучит забавно, будто плохая проза, но у меня, у этого мальчика на пустынном хайвэе было именно такое ощущение, и оно прямо ощутимо давило, пригибая к земле и отнимая все силы. Дети вообще легковерны, осознание тщетности всех усилий и неминуемой погибели принимается ими так же легко, как и вера в Санта Клауса. Нужны были какие-то вехи, ориентиры. Сначала я успокаивал себя тем, что отмечал изменяющееся расположение квадратов полей вокруг и парников на них. Это помогало несколько приглушить отчаяние, но по-настоящему я воспрял духом, когда увидел далеко впереди столб с табличкой. Я так обрадовался, что припустил к нему что было мочи, но вскоре выбился из сил, так что оставшиеся сотни метров проехал гораздо медленнее.

Всё ближе и ближе, щит приближался, и то, как он постепенно увеличивался, приятнейшим образом отмеряло дорогу. Я больше не болтался в страшном однообразном пространстве, я ощущал, что еду вперёд по дороге, и цель, что ожидает меня где-то далёко впереди, все же становится всё ближе и ближе. Скоро стал виден и перекресток, ради которого и был размещён указатель, и белые буквы на зелёном щите. Внизу было указано что до какого-то городка направо осталось четыре мили, а вверху… Вверху было написано: «Austin – 218 m». Двести восемнадцать миль впереди, против уже покрытого мной расстояния в две мили. Я в жизни и чисел-то таких себе не представлял ранее. Самым большим всегда казалось число 100 – «Бабушка подарила Реджи сто долларов», «Тэксес Рейнджерс в сто раз круче Нью Йорк Янкиз», «Томми, я тебе уже сто раз говорила – выключай свет в коридоре». А тут сразу в два раза больше, плюс немного сверх того.

Но, с другой стороны, я проехал целых две мили. Я прошёл пускай небольшую, но всё же существенную часть пути, мои усилия уже нельзя было назвать напрасными! Вот эта последняя мысль казалась более свежей и сильной, от неё ужас перед немыслимо длинной дорогой становился уже не таким бескрайним. И где-то впереди должна ещё быть та самая заправка, после которой я обычно засыпал.

Дальше я ехал уже более целеустремленно, что ли. Правда, начали сильнее доставать разные мелочи вроде набитых карманов и обуви. На мне были кеды, ещё не очень старые, но с заломленными внутрь задниками – я часто ленился завязывать и развязывать шнурки и потому натягивал любую обувь просто, как тапки. Мало того, что подошвы были оплавлены, так ещё и задники начинали сильно натирать ноги, причём заметил я это, только когда они содрали с моих ног уже по приличному лоскуту кожи. Чуть не каждые двести метров приходилось останавливаться и отгибать их назад, было очень больно. Мучения продолжались до тех пор, пока я не заметил на обочине пустой стаканчик с трубочкой, из которого я вырвал два куска жёсткой бумаги и вставил в кеды за пятку, отчего боль сразу заметно уменьшилась. А ещё я постоянно пил колу – она совершенно не утоляла жажду, просто наполняя живот. Вот так едешь, внутри полон уже под самое горлышко, булькаешь, а пить хочется и всё тут. Наверняка её специально такой делали, чтобы можно было хлебать до бесконечности, просто ради удовольствия. Уже полбутылки в себя влил, а легче не становилось, просто вёз дальше эту гадость не на руле в бутылке, а в себе, ещё и отрыгивал постоянно.

Когда я остановился и отошёл облегчиться, на горизонте появилась машина. Когда она приблизилась, я рассмотрел, что это был микроавтобус, точнее кэмпер – большая машина, внутри которой была кровать, кухня и туалет. У отца Микки с соседней улицы был такой фургончик и, когда он был не заперт, мы часто там играли. Помню, ещё постоянно восхищался тем, какая это замечательная машина и какие люди дураки, что все поголовно её себе не покупают, а ездят на маленьких машинках и постоянно останавливаются, чтобы сходить в туалет, перекусить и переночевать.

Это был старый угловатый кэмпер бежевого цвета, водитель начал тормозить заранее, увидев мой розовый велосипед издалека. Я с радостью подбежал к велосипеду, поднял его и начал махать рукой, пока машина не остановилась рядом. За рулём сидел невысокий лысеющий дядька в больших очках, которые увеличивали его и без того немаленькие глаза. Это были глаза… ну не то чтобы рыбьи, но какие-то холодные, пустые. Даже не помню, видел ли я подобные раньше. Он смотрел на меня этим мёртвым взглядом достаточно долго, и ничуть не изменился в лице, когда я неуверенно опустил руку, которой до этого так радостно махал. Он пялился, будто что-то прикидывая, но при этом смотря не в глаза другому живому человеку, а будто на что-то неодушевлённое, незначительное. У меня явственно внутри начало холодеть от этого ожидания, и тут он расплылся в улыбке, приоткрыл дверь, и сказал: «Эй, малыш. Иди к дяде».