Но, казалось, реакция у меня так и не наступала. Я просто все больше и больше толстела. Мне уже стала впритык новая одежда на несколько размеров больше, которую купила мне мама, и, глядя на свой толстый живот и раздавшиеся бедра, я думала: как же хорошо, что миссис Гини не видела меня такой, поскольку я выглядела так, словно вот-вот рожу ребенка.
– Ты видела мои шрамы? – Валери сдвинула в сторону черную челку и указала на две бледных отметины по обе стороны лба – казалось, когда-то у нее начали расти рога, но потом их обрезали.
Мы гуляли с ней по больничному саду в сопровождении врача по лечебной физкультуре. Теперь меня все чаще премировали прогулками. А мисс Норрис вообще не выпускали на улицу.
Валери сказала, что мисс Норрис место не в «Каплане», а в корпусе для более тяжелых больных под названием «Уаймарк».
– А ты знаешь, от чего эти шрамы? – не унималась Валери.
– Нет. А от чего?
– Мне делали лоботомию.
Я с благоговейным ужасом посмотрела на Валери, впервые оценив ее неизменное олимпийское спокойствие.
– И как ты себя чувствуешь?
– Прекрасно. Я больше не злюсь. Раньше я все время злилась. Тогда меня держали в «Уаймарке», а теперь вот я в «Каплане». Сейчас мне можно в город, пройтись по магазинам или сходить в кино. Конечно, вместе с медсестрой.
– А чем думаешь заняться, когда выберешься отсюда?
– Ой, я отсюда не уйду, – рассмеялась Валери. – Мне здесь нравится.
– Переезжаем!
– А зачем мне переезжать?
Сестра продолжала энергично открывать и закрывать ящики комода, вынимать вещи из стенного шкафа и складывать их в черную сумку.
Я подумала, что меня наконец переводят в «Уаймарк».
– Ой, вас просто переводят в другую часть корпуса, – весело сказала сестра. – Вам там понравится. Там куда больше солнца.
Когда мы вышли в коридор, я увидела, что мисс Норрис тоже переводят. В дверях ее палаты стояла такая же молодая веселая сестра, что сопровождала и меня, помогая мисс Норрис надеть лиловое пальто с облезлым воротником из беличьего меха.
Чуть раньше я несколько часов просидела в карауле у постели мисс Норрис, отказываясь от развлечений в виде трудотерапии, прогулок, поединков в бадминтон и даже еженедельных кинопоказов, которые обожала и на которые мисс Норрис никогда не ходила, и просто задумчиво смотрела на бледные и безмолвные очертания ее губ.
Я думала, как же будет здорово, если она откроет рот и заговорит, а я выбегу в коридор и объявлю об этом сестрам. Меня похвалят за то, что я благотворно повлияла на мисс Норрис, и, наверное, в виде поощрения разрешат выходить в город – пройтись по магазинам или сходить в кино, и тогда я смогу сбежать отсюда.
Но за все часы моих бдений мисс Норрис не произнесла ни слова.
– А вас куда переводят? – спросила я ее.
Сестра тронула мисс Норрис за локоть, и та дернулась, принявшись двигаться, как кукла на колесиках.
– Она отправляется в «Уаймарк», – тихо сказала мне сестра. – Боюсь, что мисс Норрис не идет на поправку, как вы.
Я наблюдала, как мисс Норрис перенесла одну, затем другую ногу через невидимый штакетник, возвышавшийся над дверным порожком.
– А у меня для вас сюрприз, – объявила сестра, поместив меня в залитую солнцем палату в фасадной части корпуса, выходившую окнами на зеленые лужайки для гольфа. – Только что поступила одна ваша знакомая.
– Моя знакомая?
Сестра рассмеялась.
– Не смотрите на меня так. Я не из полиции. – Потом, поскольку я ничего не сказала, она добавила: – Говорит, что она ваша давняя подруга. Ее поместили рядом с вами. Отчего бы вам не повидать ее?
Я решила, что сестра наверняка шутит, и если я постучу в дверь соседней палаты, то не услышу ответа, но все же войду и увижу мисс Норрис в застегнутом лиловом пальто с беличьим воротником, лежащую на кровати с розовеющим ртом, выдающимся из неподвижной вазы ее тела, словно бутон розы.
Я все-таки вышла и постучалась в соседнюю дверь.
– Войдите! – раздался веселый голос.
Я приоткрыла дверь и заглянула в палату. Сидевшая у окна крупная, похожая на жокея девушка в бриджах для верховой езды подняла глаза и широко улыбнулась.
– Эстер! – вскрикнула она, задыхаясь, словно пробежала марафонскую дистанцию и только что остановилась. – Как здорово тебя увидеть. Мне сказали, что ты здесь.
– Джоан? – осторожно спросила я, после чего смущенно вскричала, не веря свои глазам: – Джоан!
Джоан улыбнулась еще шире, обнажив крупные, блестящие зубы, которые невозможно было спутать с чьими-то еще.
– Ну да, это я. Думала сделать тебе сюрприз.
Палата Джоан с письменным столом, стенным шкафом, комодом, столиком, стулом и белым одеялом с большой синей буквой «К» представляла собой точную копию моей. Мне вдруг пришло в голову, что Джоан, узнав, где я нахожусь, зарезервировала себе палату, притворившись больной вроде как в шутку. Это объяснило бы сказанные ею сестре слова о том, что я ее подруга. Мы с Джоан никогда не были близки и держались на солидном расстоянии.
– Как ты сюда попала? – спросила я, свернувшись калачиком на ее кровати.
– Я прочитала о тебе, – ответила Джоан.
– Что?
– Прочитала о тебе, а потом сбежала.