– Точно так, – ответил Иван Семенович. – Продолжали отмечать именины его супруги.
– А где вы были вчера утром, между восемью и девятью часами?
– Здесь, в усадьбе, занимались с лошадьми.
– В котором часу отошли ко сну? Ночью не вставали?
– До десяти играли в карты, а потом улеглись спать. Поднялись в половине восьмого.
Расследователь задумчиво погладил кончики усов и поглядел на Феклу. «Хороша собой, хрупка, боязлива… Могла ли она иметь какое-либо отношение ко всем этим убийствам?.. Похоже, что нет».
Он попыхтел трубкой, посматривая сквозь дым на конверт, надписанный красивым почерком. «А не взять ли у братьев образцы почерка?» – подумалось ему. – «Вдруг Зацепин не обнаружит в суде документы, помеченные их руками?»
– Господа… пишу я не ахти как важно, а мне нужно послать старинным товарищам, двум, как и вы, братьям, поздравленье в стихах. У подканцеляриста почерк дрянь, у Аблова и Соколовского не лучше. Не подсобите?
– Почему ж не помочь, диктуйте, – изъявил желание старший Матвеевский, взяв у Дьячкова перо и чистый лист бумаги.
Хитрово-Квашнин продекламировал заученные наизусть стихи Пушкина:
Бог помочь вам, друзья мои,
В заботах жизни, царской службы,
И на пирах разгульной дружбы,
И в сладких таинствах любви!
Бог помочь вам, друзья мои,
И в бурях, и в житейском горе,
В краю чужом, в пустынном море,
И в мрачных пропастях земли!
Когда колонка стихов легла на бумагу, он вопросительно посмотрел на младшего брата.
– Черкните и вы, Константин Семеныч, не сочтите за труд. Пошлю самый красивый вариант.
Тот пожал плечами, поколебался, но просьбу все-таки исполнил.
– Вот спасибо! – Хитрово-Квашнин сунул сложенный лист в карман и с удовлетворением похлопал по нему. – Что ж, нам пора двигаться дальше.
На пути к двери Хитрово-Квашнин остановился возле стеклянной пирамиды с курительными трубками разного вида и размера. Судя по всему, она являлась особой гордостью Матвевских.
– Какое разнообразие! – покачал он головой.
– Прямо настоящая коллекция, – сказал Аблов.
– Самая большая в уезде! – заявил старший брат, встав возле пирамиды. – Так и есть… Тут глиняные трубки, пенковые, есть экземпляры из бамбука и кукурузного початка, масса деревянных – из боярышника, бука, клена, самшита. Эти обтянуты замшей, те – свиной кожей, и на каждом чубуке наши с Константином инициалы.
– И трубки можно потрогать, взять в руки? – спросил Соколовский.
– Пожалуйста, оцените изящество линий и форм. Что любопытно, господа, у многих трубок своя история. Вот эта, к примеру, побывала на дне Черного моря, та – едва не сгорела в огне камина князя Волконского. А это изделие одного московского мастера, – Матвеевский с улыбкой стукнул пальцем по черенку трубки, которую держал в зубах, – одно из самых моих любимых. Оно легковесно, имеет глубокую чашу и горит, только вдумайтесь, не менее двух часов! К тому же, обладает длинной сверловкой – дым, благодаря этому, остывает почти полностью… Здесь набор ложечек для вытаскивания остатков табака, шильца для проделывания каналов в слишком утрамбованном табаке и сами трамбовки. Кто курит, тот понимает, что без утрамбовки зажженный табак будет неизменно гаснуть… Целый арсенал для нашего удовольствия!.. Эскулапы вот часто толкуют, что курить вредно, что дым опасен, то да се. Так ведь, Евстигней Харитоныч?
Расследователь с улыбкой развел руками.
– Сей факт не требует доказательств. Штаб-лекарь Вайнгарт, к примеру, утверждает, что много здоровее табак нюхать, чем курить.
– Пусть себе нюхает, пусть нюхают и другие. Но вот мы с братом придерживаемся иного мнения. Какое наслаждение получаешь от того, что, эдак сидя в глубоком кресле перед камином, пускаешь к потолку густые клубы дыма, либо ровные кольца, что обретаешь хорошее расположения духа, продувая трубку, набивая ее, раскуривая или прочищая ложечкой! Тут настоящий ритуал, священнодействие, не так ли, Филипп Елизарыч?
– Это правда, – улыбнулся Аблов. – Лучше и не скажешь.
Справившись с нелегким поручением по передаче тела корнета близким, Зацепин распрощался с Поповым, отпустил судейский экипаж и, заглянув ненадолго домой, направил стопы в сторону Межевой, к деревянному на каменном фундаменте флигелю Горелова. 42-летний губернский секретарь, поприветствовав его в вестибюле, пригласил в гостиную.
– Вы же в Нижнюю Абловку укатили, Ардалион Гаврилыч, – сказал он, усаживаясь в кресло и раскуривая короткую пенковую трубку. – Расследовать тамошнее убийство… Кто ж там учинил такое?.. Присядьте, что топчетесь-то?
Зацепин, переминаясь с ноги на ногу, недовольно мотнул головой.
– Некогда мне здесь рассиживаться, Иван Андреич! А вернулся я в Петродар для того, чтобы кое-что здесь выяснить.
– И что же?.. Говорите, коль нанесли мне визит.
– Вы меня не понуждайте! – Зацепин сурово сдвинул брови. – Я при исполнении, шутки шутить с собой не позволю!
– Экий вы колючий, Ардалион Гаврилыч!
– Какой есть. Так вот, мы с Хитрово-Квашниным знаем, что Матвеевские присутствовали на недавних именинах вашей супруги.