Подпоручик был невысоким коренастым человеком лет тридцати семи-сорока со светлыми волосами, длинными усами, зеленоватыми глазами и коротким вздернутым носом. Коллежский регистратор отличался от него сухощавым телосложением, продолговатым лицом и какой-то тихой задумчивостью. Супруга его, пышногрудая брюнетка с темным пушком над верхней губой, упершись рукою в бок, напротив, имела вид бойкий и независимый.
« С ней Вельяминову будет непросто, – подумал Хитрово-Квашнин. – Похоже, ты ей слово, она тебе двадцать, ты ей два, а она – драться».
Последовали приветствия и рукопожатия (Вельяминов и Аблов лишь коротко кивнули друг другу). Управитель имения, познакомившись со штабс-ротмистром, пригласил всех в дом. В небольшой гостиной, заставленной старой, но вполне пригодной мебелью, и состоялась запланированная встреча. Первое слово, однако, взял расследователь.
– Господа, прежде чем вы приступите к обсуждению раздела, я задам вам вопросы касательно вчерашнего злодеяния, – сказал он, раскуривая трубку. – Павел Петрович, начну с вас.
Соболевский при этих словах открыл саквояж, достал чернильницу с пером и бумагой и приготовился записывать.
– Готов ответить на любые! – оживился подпоручик. – Задавайте.
– Итак, вы знали Сирро?
– Убитого?.. Да как вам сказать, Евстигней Харитоныч. Не то, чтобы знал, а так только, картуз приподнимал при встрече. Ну, перекинешься с ним парой фраз, и пойдешь себе дальше. О чем мне с ним было толковать? О танцах? Боже упаси, медведь у бродячих цыган спляшет лучше! О театре? И в нем я ни бельмеса! А в собаках и охоте он ничего не смыслил, легавую от борзой вряд ли отличал. Хотя в разные годы пару раза выезжал с нами на охоту за компанию. Стрелял даже, но в белый свет как в копеечку! Я ему анекдот рассказал по сему поводу. Один охотник говорит другому: «Собака у меня просто черт знает, что такое. Выстрелю, а она падает на землю и давай кататься от хохота». «Когда мажешь?.. А ежели попадаешь?» «Не знаю, она у меня всего три года». Рассмешил его, помнится, порядком.
– Да оно и вы не мастак по части точной стрельбы, – заметил Вельяминов, подмигнув расследователю.
– Ну, бывает, то одно помешает, то другое.
Штабс-ротмистр спрятал усмешку в усы и полез в карман за блокнотом.
– Не задевал ли вас француз как-нибудь? Например, своими эпиграммами. Вот этой, к примеру:
Потулов, верный наш собачник,
Он в жизни редкий неудачник.
Или вот этой:
Он вечно спит с собаками,
По сердцу Павлику собачий лай,
Очередную псину доставая,
Он кличку ей дает: «Страдай!»
Жена младшего брата так и прыснула со смеху, держась за живот.
– Ах, вы об этом, – махнул рукой подпоручик. – Не знаю, кто как, а я не злобив. Ну, написал француз стишок, и что с того?.. Стрелять в него, резать! Это уж слишком, совсем не по мне.
– Где вы были вчера приблизительно около восьми утра?
– На одном из своих полей, натаскивал молодых щенков. И вот, что удивительно. Один, Обругай, – умница, в нагон идет охотно, снует без устали туда-сюда, вынюхивает следы словно большой. Другой, Томило, ни в зуб ногой! Тянется как какая-нибудь смола, все б ему лениться. Продам при первой же возможности или обменяю…
– Поле ваше случайно не упирается в местную рощу?
– Нет, это совсем в другой стороне… На Обругая, господа, и смотреть приятно, Томило же такое недоразумение, что хоть пропадай. Есть же подобные выродки! У меня, впрочем, были сомнения, когда вязал Добывку с кобелем козловского помещика Петина, были. Истинно, не суйся в воду, не проведав броду!.. А что касается раздела, то надежд у меня на то мало. Роман Иваныч, вы мне вместо отца родного, посудите сами, намедни они, то есть мой братец-тихоня и его супружница, чистая, скажу вам, змея…
– А-а, вот он опять! – заверещала Потулова, сверкая глазами. – Мы ни слова, ни полслова, а он уж лаяться!
– Господа, господа, спокойствие! – возвысил голос Вельяминов. – Позвольте Хитрово-Квашнину закончить.
Потулов и его невестка обменялись недобрыми взглядами и притихли. Расследователь повернулся к коллежскому регистратору, одетому в потертый темный фрак, жилетку и черные панталоны.
– Похоже, и вы, Иван Петрович, не свели короткого знакомства с Сирро?
– Француз больше к богачам местным льнул, чем к таким, как мы. Несколько раз обедали вместе на разных торжествах, и на этом все.
Он достал табакерку, взял щепотку табаку и сунул в ноздри. Через секунду, закатив глаза, громко чихнул и стал прикладывать платочек к лицу.
– Простите, господа… аж до слез прохватило! Крепкий табачок, в Петродаре покупаю, сказать где?
– Опять ты со своим чехом! – недовольно мотнула головой жена. – Хоть бы на людях подождал с этим!
– Табак везде нюхают, дорогая, и в дворцах, и в особняках, и в хижинах. Модно-с.
– Что-то мода эта ко мне не пристала!
– Глафира Андревна, а как вы относились к французу? – спросил у Потуловой расследователь. – Он нравился вам?
– Вот еще! – фыркнула припудренная толстушка, расправив пышное платье на фижмах. – Нужен он мне! Я, кажется, замужем.
– Ну, мало ли… Кстати, – Хитрово-Квашнин перевел взгляд на ее супруга, – Сирро сочинил эпиграмму и про вас: