Под созвездием Ориона

— Да не хлестала она! — заспорил Игорек. — Вовсе даже пальчиком не трогала! Но она хотела билеты пароходные порвать. «Ни за что, — говорит, — не поедем к отцу, а поедем обратно в Москву, если про все не расскажешь»… Вот… А он — «не скажу»…

— Зачем она его допрашивала-то? — сумрачно сказал Генка. — Ведь и так все было ясно, Тоська же сообщила ей… Тем более что все равно им уезжать…

Но я понял. Зоя Корнеевна требовала от сына полного признания и полного раскаяния, потому что больше всего страшилась непослушания. И видела в Темчике копию отца…

Игорек сказал, что Темчик все равно ничего рассказывать не стал. А билеты она, конечно, не порвала. И потом они даже сидели рядышком и плакали вместе. Это видела Тоська, которая подглядывала в дырку и потом призналась Игорьку. Ее характер требовал делиться впечатлениями… А про то, что мать била Темчика, Тоська просто выдумала, тешила свое воображение…

— Ребята! — вдруг подскочил Генка. — А трех часов-то еще нет! Мы, наверно, успеем увидеть пароход, когда он пройдет под мостом! Ну, хоть руками помашем!

И мы помчались, прихватив горн с вставленным мундштуком — чтобы потрубить пароходу.

…Мы не успели. Когда выскочили на мост, пароход уже прошел под ним и был метрах в двухстах…

Мы помахали ему вслед, но без надежды, что Темчик смотрит назад и увидит нас.

Рыжий подул в горн, но хриплые звуки были совсем не похожи на ясный сигнал боевой трубы.

— Дай сюда! — велел Генка. Размахнулся и бросил горн в реку.

Все понимали, что так и надо. Никто не сумел бы играть так, как Темчик. А если хуже, это будет… ну, несправедливо.

Я все же сказал:

— Мундштук-то надо было вынуть. Я бы отдал его вожатой…

Мне хотелось сделать что-то честное. В память о Темчике.

— Чего уж теперь-то…. — вздохнул Генка.

— Ладно… — сказал я.

Пароход уходил за поворот. И вдруг загудел.

Я подумал: «А вдруг это Темчик, вырвавшись от матери, взбежал на капитанский мостик и попросил капитана попрощаться с нами?.. Со мной…»

…И здесь я сам прощаюсь с Темчиком. Со своей ненаписанной повестью.

* * *

Зачем я изложил в дневнике этот сюжет? Путано, неуклюже… Наверно, просто потому, что повесть не отпускала меня.

Бывает так, что какая-то начатая вещь берет автора в плен, и нельзя от нее освободиться, пока не напишешь. Хотя бы через силу. Хотя бы вот так, для себя.

Теперь, изложив все это на бумаге, я освободился. Хотя понимаю, что повести нет по-прежнему… Есть только записи о событиях, которые меня долго толкали к этому неполу-чившемуся сочинению. Реальные события и еще — несколько придуманных эпизодов и деталей.

Интересно все-таки подвести итог и разобраться: что было на самом деле и чего не было?..

19.04.97

«ОДНАЖДЫ ИГРАЛИ…»

Так что же все-таки было из того, что я хотел написать?

По сути дела, все было. Почти… Был случай с путевкой и ражим пожарником, были игры. Был горн и (увы!) факт похищения мундштука, была история с катанием на плотах, с костями на обрыве и с перепугавшимся за нас маленьким часовым. Была — во всех деталях — гнусная сцена с ТТ, орущей «писят восьма!».

То есть если брать каждый случай отдельно, то он, как любят сейчас говорить, «имел место».

Но случаи — это как кирпичики. Понятно, что из одних и тех же кирпичиков можно построить разные сооружения.

Задумывая повесть, я, конечно, укладывал «кирпичики» по собственному плану. Видимо, в этом и состоит труд литератора. Я переставлял события, менял иногда имена, выстраивал по-своему причинно-следственные связи. Скреплял «кирпичики» раствором фантазии. А раствор этот был замешен на ощущении давнего детства, на моей любви к езарому кварталу, на его поэзии, которую я тогда ощущал интуитивно…

Я рассказываю об этом подробно потому, что не только ненаписанная повесть «Однажды играли…», но и многие другие, написанные («Тень Каравеллы», циклы «Шестая Бастионная» и «Золотое колечко…», недавно законченная «Тридцать три — нос утри»), появились на свет по тем же правилам.

Да, я свободно обращался с «кирпичиками» фактов.

Например, противную Тоську Мухину (вернее, девчонку, которой я в повести дал такое имя) я перенес в компанию нашего квартала из другого места — она обитала за Тюменкой, недалеко от моего дома на Нагорной. Она действительно была такая вот… Ябедничала на двух своих двоюродных братьев в надежде, что ей «посчастливится» присутствовать при «воспитательном моменте». И бывало, что ей «везло». И это не Амирка, а я однажды обозвал ее «гестапницей», и мы тогда разодрались, и она пустила мне кровь из носа — это меня и спасло. При виде крови моя противница с визгом бежала…

А сестра Игорька в нашей компании на самом деле была не такая подлая, хотя и тоже вредная…

Случай со сгоревшим сортиром я излишне драматизировал (взял за основу похожий случай в школе). Пожар уборной в нашем дворе и правда был, но слабенький, его залили двумя ведрами сами жильцы. И возник он не из-за мести брату ТТ, а из-за головотяпства Рыжего и Амирки, которые там курили и нечаянно подожгли валявшиеся в углу газеты. Разборки и взбучки были именно по этому поводу…