Под созвездием Ориона

— Ну? — ледяным тоном сказала Зоя Корнеевна. — Как это понимать?

— Мама, я не мог уйти. Я…

— Как это не мог, если ты мне обещал?

— Но там я тоже обещал! Я караулил одежду! А ребята ушли и задержались…

— Он был как часовой, — сказал я.

Зоя Корнеевна не удостоила меня взглядом. А Темчик вцепился в мои слова, как в спасение:

— Да, я был часовой! Я там тоже обещал! Не мог же я разорваться между двумя обещаниями!

— Надо выполнять то, что обещал раньше, — холодно сказала ему мать.

— Но они же не знали… Я же не мог… Я…

— Ну-ка, подними голову, — сказала Зоя Корнеевна. — Смотри мне в глаза.

Темчик поднял и посмотрел. Кажется, с надеждой на понимание. И на прощение.

Но прощения не было. Зоя Корнеевна ладонью крепко ударила сына по щеке. Голова Темчика мотнулась, и он опять уронил ее. И закапали слезы. На дощатый тротуар — как дождевые капли. Панамка от удара слетела и упала в траву.

— Не надо… — сдавленно сказал я.

— Подними, — велела Темчику Зоя Корнеевна.

Темчик поднял панамку, но не надел. Зоя Корнеевна взяла его за плечо и повела к дому. Красивая — в своем пестром платье и широкополой шляпе — как артистка. Холодная, как снежная королева…

А Тоська стояла в пяти шагах и смотрела.

— Чё зыришь! — гаркнул я на нее. — Довольна?

— Дурак!

— Дура!

Два дня Темчик не появлялся на улице. Я рассказал ребятам про то, что случилось. Кажется, все чувствовали себя виноватыми, даже Рыжий не зубоскалил. Хотя, если разобраться, в чем наша вина? Никто же не знал, что Темчику к трем часам надо было домой…

На третий день я встретил Зою Корнеевну недалеко от рынка, куда мама послала меня за картошкой.

…И сейчас я вставлю опять несколько старых страниц из Сохранившегося черновика этой несостоявшейся повести. Он помечен числом 22.01 девяносто шестого года.

— Славик!..

Делать нечего, я придержал шаги. Она пошла чуть позади меня.

— Здравствуй, Славик.

Я колюче оттопырил локоть и неразборчиво буркнул в ответ.

— Ты на меня сердишься?

Еще и спрашивает! Я мельком глянул из-за плеча. Продолговатые глаза Зои Корнеевны в тени шляпы излучали снисходительную доброту. Платье шелестело.

— За что же, голубчик?

— А зачем вы Темчика… так! Тогда, на улице…

— Вот в чем дело! Ну… видишь ли, это был импульсивный поступок. Знаешь, что такое «импульсивный»?

Я сердито хмыкнул. Потому что знал. Отчим, если скандалил, швырял посуду, замахивался на маму, потом всегда оправдывался: «Ну, как ты не понимаешь? Я же действовал импульсивно!»

Я сказал беспощадно:

— Импульсивно — это бывает у пьяных и у психов. А вы…

— А я испугалась, — печально объяснила она.

— Чего? Вы же видели, что с ним ничего не случилось! Опоздал немного, вот и все…

— Я испугалась не какого-то несчастного случая. Плохо другое. Я увидела, что он отбивается от рук. Первый признак этого — когда мальчик не выполняет данного обещания.

— Но если он не мог! Он же был все равно что на посту!..

— Незачем было становиться на этот пост… Нет, Славик, ты все равно меня не убедишь. Ты рассуждаешь искренне, но судишь со своих, с детских позиций.

— Детское — значит, всегда неправильное?

Зоя Корнеевна нервно засмеялась и хотела взъерошить мою отросшую прическу. Я увернулся и огрел пустой сумкой лопухи у края тротуара.

— Даже нисколько не разобрались и сразу — бах по лицу! Да еще при всех…

— Здесь ты прав, я поспешила. Следовало с ним разобраться дома, с помощью ремешка. Неторопливо и по всем правилам…

— Это же… еще противнее!

— Ну и что же. Это как лекарство: противно, но необходимо. Тебя разве никогда не «лечили» таким образом?

— Меня? Ни разу в жизни!

Сразу опять вспомнилась зловещая бельмастая старуха, которая позапрошлой осенью изловила меня в своем саду и привела в заброшенный дом, прихватив по дороге хворостину. Хотела дать мне урок за строптивость и вредный язык. Я тогда обмяк от навалившихся жутких переживаний, но потом словно очнулся и, подхватив уже расстегнутые штаны, с ревом вырвался на свободу.

С той поры меня всегда мутило при виде всякого насилия. Даже при упоминании о нем. Дома меня никогда пальцем не трогали — ни мама, ни отчим.

Зоя Корнеевна увидела, как меня передернуло.

— Ну, значит, ты вполне образцовый сын, не подаешь повода. Твоей маме можно позавидовать. А виноватых мальчиков наказывать следует непременно. И больше всего — за непослушание. Если этого не делать, последствия будут самые скверные…

Наверно, она думала, что я спрошу: какие это скверные последствия?

Но я молча хлестал клеенчатой сумкой по головкам подорожников.

Зоя Корнеевна сказала уже как бы не мне, а в пространство:

— Из непослушных мальчиков получаются непослушные мужчины. И тогда уже ничего не исправить. Хоть локти кусай, хоть рыдай…

Я почуял в этих словах горький смысл.