В Риге к нам «примкнул» местный восьмилетний пацаненок Владик, сынишка поварихи с плавбазы «Экватор». Скромное светлоголовое создание в белой, как ромашка, бескозырочке. С очень подходящей фамилией Цветков. Мальчишка крепко привязался к нашим ребятам, особенно к «пятнадцатилетнему капитану» Оле Сваловой. Даже всплакнул, когда пришло время прощаться (и Ольга тоже). И потом долго переписывался с «Каравеллой».
На прощанье мы сделали фотопортрет Владика. При подготовке книги решили поместить этот снимок в главу о наших друзьях.
Казалось бы, уж здесь-то вовсе нет повода для цензурных придирок!
Оказалось, что есть!
— Слава!
–
— Не знаю! Говорят: на ленточке бескозырки у мальчика непонятные буквы. Вдруг это название военного корабля, которое нельзя рассекречивать!
Бескозырка была детская. На таких обычно делают надписи: «Смелый», «Космонавт», «Свобода» или, например, «Варяг» (вот секрет-то!) Это я и стал втолковывать редактору.
— А кроме того, в советском флоте давно уже не пишут на ленточках корабельные названия! А когда писали, то не для засекречивания, а наоборот, чтобы все видели и знали!.. Да и посмотрите внимательно! На ленточке буквы-то даже не русские: VARO… Это начало какого-то латышского слова. Что-то вроде «Герой» или «Слава»…
— Ну, Слава! Я то здесь при чем! Попробуйте объяснить это
Но
Ну, не посылать же и этот снимок в Москву! Пришлось просить ретушера замазать белилами четыре странные буквы, расшифровка которых могла нанести непоправимый урон могуществу советского ВМФ…
Несколько лет назад ко мне в гости зашел в гости мужчина с утомленным лицом и (как мне показалось) с сединой в жестких взъерошенных волосах. Его рябоватое лицо было совершенно незнакомо.
— Может быть, вы меня вспомните? Рига, шестьдесят девятый год. Я был тогда с вашими ребятами, звали меня Владик…
— Владик Цветков!
Оказалось, что он проездом в нашем городе, нашел адрес, решил зайти…
О себе говорил неохотно. Занимается мелким бизнесом, не очень удачно. Теперь вот решил завести с компаньонами коневодческую ферму. Неизвестно, конечно, что получится, но коней он любит… А про то давнее лето, про операцию «Нептун Балтийского моря» вспоминал с посветлевшими глазами. Помнил каждого из ребят. Опечалился, узнав, что Оля Свалова живет в Москве…
Давний снимок мальчика Владика в бескозырке у него не сохранился, отрядной книжки о тех временах тоже не было. Я подарил ему и книгу, и — отдельно — фотографию. С четкими, незакрашенными буквами на ленточке. Владик обещал заехать как-нибудь еще, но больше не появлялся. Где-то он теперь?
Дай Бог удачи Владику Цветкову…
Видите, как далеко увела меня память от рассказа про якоря. Но она, память-то, порой не считается с логикой развития сюжета. И сейчас она заставляет меня оторваться от фотографии Владика и вспомнить снимок четырехлетнего мальчугана в почти такой же, как у рижского пацаненка бескозырке. Малыш снят на морском берегу вместе с отцом в 1929 году. Это сын писателя Паустовского Вадим…
Несколько лет назад Вадим Константинович подарил мне книгу отца «Повесть о жизни» со своим великолепным очерком-послесловием. А весной 2000 года меня резанула по сердцу весть о трагической гибели Вадима Паустовского…
Я закрываю книгу со снимком сына и отца и перевожу взгляд еще на одну фотографию — в рамке на стене. Там тоже мальчик в белой бескозырке. Надпись на ленточке — «Красин». Сделан этот снимок перед войной, в сороковом году. Его подарил мне Евгений Иванович Пинаев — моряк, живописец, писатель и путешественник, почетный командор «Каравеллы», когда-то расписавший стены в помещениях нашего отряда удивительными картинами: кораблями, флибустьерами, пенными волнами, старинными картами, чайками, маяками, айсбергами… А на ребячьем снимке он как раз и есть — Женька Пинаев семи лет от роду. В матросском костюмчике, в ладных сапожках на голых ногах, небрежно облокотившийся на высоченную корягу. Бескозырка сдвинута назад, а взгляд прямой и решительный.
Сразу видно, что мальчик в форме с якорями уже твердо выбрал свою дорогу в жизни. В подтверждение этого — рядом другой снимок. Боцман Евгений Пинаев в фуражке с «крабом», в брезентовой робе и рыбацких бахилах на палубе сейнера. Морской волк…
О Евгении Ивановиче я писал не раз. Еще больше написал он о себе сам — в большом романе с длинным озорным названием — «Похвальное слово Бахусу. Верстовые столбы бродячего живописца». А сейчас я вспомнил о своем друге, которого в приятельском кругу именуют Боцманом, во первых из-за белых бескозырок, а во— вторых из-за трехмачтовых баркентин, которые мы видели в Риге и ее окрестностях.