Под созвездием Кассиопея

На озеро опустилась белая ночь. Откуда-то из-за леса поднялась раскрасневшаяся луна. Она долго подозрительно разглядывала белесую, будто вьюжную, поземку стелющегося по озеру тумана. Потом успокоилась, побледнела, стала прислушиваться к трелям соловья. Восторженно задрожала на воде лунная дорожка. Все живое погрузилось в сон. И только «Кассиопее» было не до сна. Вода нашептывала ей строки, какие однажды сочинил хозяин, глядя на закат:

 Ива шаль заката в воду уронила,
 Розовые блики волны унесли.
 Ночь, в любви купаясь, их собрать забыла,
 И наутро всюду лилии цвели.

И наступило утро, что всегда вечера мудренее. Он пришел бодрым и веселым. Прошептал свое привычное: "Здравствуй, милая!" Ласково погладил румпель, нежно провел рукой по гику. «Кассиопея» счастливо застучала фалами, дабы как еще ей было выразить свои чувства?!

И опять они были только вдвоем. И опять у островов над ними качалось небо. Хозяин, как прежде, нашептывая яхте нежные слова. "Умница!", "Красавица!", "Лебедушка!". По вечерам он что-то записывал в судовом журнале, при этом губы его по-детски шевелились.

3 июля.

12.15. Прошел траверз Успенской церкви. Ветер западный.

12.16. Обошел «Спарту». «Ермак» возвращается под мотором и берет «Эгле» на буксир. Идет осторожно. На малом газу щупает дно. Ветер стихает. Солнце жарит вовсю.

13.10. Снова ставлю спинакер.

13.11. Прошел остров Раше. Ход — два узла. Левым бортом прохожу Сосновец. Ветер такой слабый, что спинакер то и дело опадает.

15.00. Раздуло с северо-запада. И раздуло хорошо, баллов до пяти. Двинулся дальше. Ход неплохой — восемь узлов. Я устроился на релинге и долго любовался тем, как «Кассиопея» рассекает волны.

15.15. Причалил к Большому Сокольему с западной стороны. Сходил на остров, пообедал.

16.55. Под одним гротом перешел в Скалистый пролив.

18.00. Попробовал рыбачить. Мелочь клюет бойко, но кончились черви. И уж больно насели комары. Перешел к луде и встал возле тростника. Целых полчаса любовался закатом. Солнце садится за тучу, медно-красное. Потом на удочку поймал окуней на уху. На луде и заночевал.

На следующий день утром все вокруг затянуло дождем. Ветер стих. «Кассиопея» распустила паруса бабочкой, легко запорхала над водяными барашками, умываясь моросящей с неба влагой. После обеда дождить перестало. Распогодилось. Хозяин бросил якорь, взял в руки кошелку и, крикнув ей: "Будь умницей!", скрылся в березняке. «Кассиопея» терпеливо ждала. Наблюдала за чайками, которые сидели на носовом релинге и шустро крутили белыми головами, выискивая в воде разыгравшихся рыбешек. Потом задремала, нежась в лучах полуденного солнца. Проснулась, почувствовав в парусах ветер. На горизонте показалась грозовая туча. В камбузе тревожно задребезжала посуда. Со стола сполз на пол судовой журнал. Из него выпала большая фотография. Ванты яхты разом натянулись до предела. Это была фотография той девушки! Добродушная улыбка ее была столь очаровательной, что «Кассиопею» охватило ревностной дрожью. Насмешливо свистнул задира ветер. Она дернулась всем корпусом и рванулась в открытое озеро. Но хозяин уже бежал к берегу. Из лукошка сыпались белые грибы. Ему было не до них! Легко вскочил в тузик и быстро догнал яхту. Зарифил грот. Сменил паруса. Мало-помалу в его уверенных руках «Кассиопея», наконец, пришла в себя. Тогда он спустился в каюту, поднял с пола судовой журнал и фотографию. Долго ласкал снимок взглядом, потом снял со стены рамку с фотографией регаты и поместил туда портрет девушки. У «Кассиопеи» разом обвисли паруса. И огромное небо свернулось в рваный лоскуток.