Под сенью исполинов. Том 2 [СИ]

Беззвучная вспышка, и лысая голова некогда учёного ударилась об пол. Роман не шевелился. Что-то подсказывало ему замереть и ждать.

— Выходи…

Внутри спокойствие и холод. В руках — металл автоматического пистолета. Роман ни одним мускулом не пошевелил.

— Выходи… я тебя… не обижу…

Иконников смотрел не в его сторону. И говорил не ему. Он шёл прочь, сначала неторопливо, как опытный грибник в начале сезона. Затем быстрей, на полусогнутых, держа наизготовку автомат Альянса.

Роман двинулся тенью. Но вдруг понял, что не успевает — абориген ускользнул с того места, где только что был, и появился вообще в другом. И уже вовсю бежал, точно кого-то преследовал.

Его как холодной водой обдали — опередить! Роман бросился следом, но успел пробежать какую-то жалкую дюжину шагов, прежде чем понял, что торопиться больше незачем.

Они стояли вдвоём, будто давно ждали его, и казалось даже, что в обнимку. Абориген держал одной рукой её за тонкое горло, а второй — с нечеловеческой лёгкостью автомат. Дуло упиралось ей сбоку в рёбра, она даже не трепыхалась, будто смирившись с тем, что теперь уже точно — всё. И смотрела прямо на Романа глазами, полными слёз. Она не думала, что всё закончится вот так. Переоценила себя. Она всё бы отдала, чтобы повернуть время вспять, чтобы поступить в роковой момент иначе. Но это было невозможно. Даже тут. На Ясной.

— Скажи ей… чтобы открыла… вход….

Позади Иконникова высился монолитный шпиль, похожий на закрученный рог, вершина которого утопала в озере голубой жидкости, что вяло возмущалось в чаше купола над ними.

— Скажи… пусть откроет… вход в Купель!.. — слетела с бескровных губ пена, и через миг они расплылись в безобразной торжествующей улыбке, обращённой к пленнице: — Вот она… моя истинная Виктория!..

Волны звука накатывали оттуда, сверху. Роман почти ответил себе, что гудело так знакомо.

Он поднял пистолет и нажал на спусковой крючок — спокойно, даже буднично. Длинная очередь вычертила красную линию на сером приталенном комбинезоне, а следом и на худой груди недочеловека. Удивлению в глазах Иконникова не было предела. Они оба рухнули и забились в короткой агонии.

Роман приблизился к женщине-единобожцу, сел рядом на корточки и протянул руку. Закрыл ей глаза, ещё миг назад смотревшие на него с бессильным сожалением и запоздалым желанием жить. Затем поднялся и взглянул вверх.

Слово откроет ему путь. Ведь у его ног лежала не Ольга.

Глава 32. Deus ex

Небо — молоко.

И глаз не отвести, не хочется. Вечность бы смотреть на него, такое прекрасное, такое… чистое. Вдыхать его прохладу, ниспадающую клубящимися маленькими облачками, ощущать её кожей лица, как прикосновение кого-то…. кого-то незапятнанного, бесхитростного, изначального. Беззащитного, прячущегося за этим молоком, как за износившейся от времени ширмочкой на старинной русской печи.

Но нет. Пока — нет. Нужно встать. Подать сигнал рукам-ногам, пробросить электричество по усталым синапсам, чтобы гудящее тело задвигалось, встало, огляделось. Надо идти дальше. Двигаться вперёд. Ничего ещё не закончено.

Роман очутился тут через боль. Как если бы его самого, всё его тело вдруг превратили в ток и пропустили по витому столбу-электроду, уходящему в озеро голубой светящейся жидкости, а после снова низвергли до уровня утлой плоти, несовершенного биологического механизма, пребывающего в постоянном обратном отчёте, медленно и неизбежно гниющем.

Одежда осталась при нём, как и пистолет. Значит, попал он сюда никаким не «током», а вполне себе ногами, пусть и помнится это… так. Роман уставился на воронёный ствол в раскрытой ладони, как на инопланетную букашку, которой следует придумать название. Он помнил, что очень уважал эту конструкцию. Памятью интуитивной, подкоркой помнил. Только вот наименование этой конструкции никак не шло на ум.

Рядом кто-то был. Роман с трудом поднялся, ощущая смутно, что вроде бы что-то упускает. Что должно бы как-то по-другому реагировать на стороннее присутствие, опасаться, быть готовым. Это было похоже фантомную боль, когда исцелённый от карциомы орган ещё какое-то время болит, хоть угроза и в прошлом.

Существо испугало бы его. Раньше. Оно походило одновременно и на млекопитающее, и на насекомое высотой в полтора метра: длинные усы-вибриссы, немигающие глаза и передние хваты в «молитвенном» жесте, которые то и дело вдруг расслаиваются, и оказывается, что это — длинные подвижные «пальцы». Оно было как бы нереально, полупрозрачно, соткано из сизой дымки с тонюсенькими канальцами фиолетовых вен. Стояло на месте, не реагировало вообще ни на что, а к его нескольким «ногам» примыкала витая спираль одной из множественных колонн Храма, что остался внизу.

Колонна — его постамент. Существо было как бы проекцией, над которой витал растраивающийся символ.

— Она прекрасна, правда? Квинтэссенция вида.