Под сенью исполинов

Неясно сколько прошло времени, прежде чем на песке показались полосы света. Правая нога командира волочилась, словно приделанная на шаровый шарнир ниже колена – иной раз стопа смотрела и вовсе в неестественном направлении. А ещё лилась кровь. Тонкой, но непрерывной струйкой она отмеряла проделанный путь.

Выстрелы прекратились только когда разведчики целиком вышли на свет. Будто на прощанье лес послушным эхом разнёс удаляющийся смех.

Уже в отсеке стабилизации Павлов вновь провалился в ступор. Кровь на полу перемешивалась с маслом из торсовых сервоприводов в мутно-бурую жижу. Нечаев уже в который раз колотил в переборку, но отчего-то никто не спешил их впускать, а местная панель никак не реагировала.

Вскоре они получили импульс от Ренаты. Она отчего-то прощупывала их, точно опасалась, что они могут оказаться кем-то ещё. Только после этого переборка прошуршала в сторону, впуская разведчиков.

В них сходу уставились сразу два протоволновых излучателя.

– Маски! – потребовал лейтенант Иванов. Его «валенок» тонко попевал на грани слуха, приведённый в боевую готовность. Рядом стоял не менее решительно настроенный Бёрд, а уже за спинами чересчур бдительных стражей куталась в собственные руки бледная Рената. Её тихого «это они» оказалось недостаточно.

Только когда забрала разъехались на три стороны, являя лица живых людей, излучатели опустились. Не говоря лишних слов, Нечаев отшвырнул винтовку и принялся раскрывать экзотело Подопригоры.

– Бурова сюда! – выкрикнул он.

Но вместо инженера, способного быстро и грамотно вызволить друга из плена углепластиковой брони, напротив вдруг возникла Виктория.

– Отставить! – вскрикнула она, будто из них двоих Роман ходил в старлеях; резкая, всклокоченная, Вика напоминала уличную кошку. – В медблок! Живо! Вынимать только у реаниматора! Павлов – помоги! Schneller!!!

Нечаев взял командира за ноги. Но тут же перехватился выше колен, побоявшись что правая голень попросту останется у него в руке. Бороздя головами низкие в этой части челнока потолки, они занесли Подопригору в медблок. Там же обнаружился и Буров. Краем глаза Роман увидел его, лежащего на нарах, где не так давно выдумывал название газу Трипольский. Голова Истукана была почти полностью перемотана пропитанными кровью низолиновыми бинтами, а на руку наложен временный фиксатор.

Экзотело раскрыли быстро. Только район повреждения никак не хотел поддаваться. Чтобы вытащить изувеченную ногу, Нечаеву пришлось действовать в качестве гидроножниц спасателей, с той лишь разницей, что требовалось не резать зажавший плоть материал, а аккуратно его разжимать, стараясь при этом не навредить ещё больше. Александр Александрович всё время оставался без сознания. Цвет лица красноречиво характеризовал его состояние.

Когда Подопригору уложили на реаниматор, и аппарат, повинуясь быстрым женским пальцам, начал первичный анализ состояния, Нечаев выдохнул.

– На выход! – коротко скомандовала Виктория, зубами разрывая упаковку низолиновых тампонов. – И это уберите!

Пострадавший коленный сустав выглядел жутко. Немного ниже исходил тёмной кровью двойной прокус по обеим сторонам голени: мандибулы твари расходились в стороны четырьмя клыками. Рана на плече тоже кровоточила, но оказалась в сущности пустяковой – оружие Саныч не смог поднять скорее из-за повреждения экзотела.

Как выволокли они раскуроченную «Осу», так и стояли бы в коридоре, буравя пересохшими глазами серые стены челнока, не призови их Иван с Бёрдом самих наконец вылезти из экзотел.

В арсенале дожидались Ганич и Трипольский. Они не моргая смотрели на покорёженную броню, волоком втащенную в отсек. Глубокие множественные рытвины были весьма красноречивы. Ганич бледнел. Трипольский никак не мог проглотить что-то.

Оставив «Осу» на растяжках, Нечаев не ожидал, что не устоит и упадёт обессиленно на пол. Все его мышцы тряслись, будто он только что на спор переплыл Ла-Манш. Но то была не усталость даже. Вернее, усталость не физическая.

Роман встретился взглядом с Павловым, тоже рухнувшим на четвереньки. Раскосые глаза на посеревшем, взмокшем лице взирали опасливо, виновато, загнанно.

Геолога вырвало.

Нечаев слишком часто пел свою боевую песенку, чтобы кого-то обвинять в трусости или ещё в чём-то подобном. Не единожды видел он в людских глазах ужас: корнями из подсознания, первобытный, парализующий, с которым Ординатор не мог совладать с первого раза. Однажды он сам испытал неодолимый ступор, забыв не то что как стрелять, а как дышать даже. Вот поэтому он молчал. И жалел. Жалел, что в этот раз вынужденно запел свою песенку слишком поздно.

– Зачем подали сигнал? – усаживаясь прямо на полу, разбито спросил Нечаев. Его почти физически душила мысль: там, на реаниматоре, лежит тяжело раненый Саныч.

– Я видел синтетика, товарищ майор, – пояснил Иванов. – У внешней переборки. Не выстрелил, потому что не сразу понял. Он что-то держал в руках. В руке. И у меня на глазах покинул челнок. Я же нашёл Бурова.

– Что с ним?