Под русским флагом

Причиной наших неудач в установлении связи с Югорским Шаром было скорее всего то, что русские слушали не на той волне. Возможно, они совсем нас не искали, просто-напросто про нас забыли, скорее всего, так оно и было. Были минуты, что меня подмывало открыто согласиться с доктором Тржемесским, ругавшим русских телеграфистов, называвшим их по-английски «полудикарями» или «полуживотными».[40]

Вилькицкий, начальник русских судов на полуострове Таймыр, сообщил нам, что не может телеграфировать нам чаще раза в месяц, поскольку на отопление телеграфной рубки уходит слишком много горючего. Он также жаловался, что у него портятся инструменты, они замерзли, и вообще у них сейчас много трудностей. Он попросил в случае сильного шторма слушать каждую среду и субботу с семи до десяти и телеграфировать им в три часа утра, чтобы узнать, как у них дела, а также посылать им новости, если мы что-то узнаем.

Он, кроме того, рассказал, что полынья, образовавшаяся параллельно судну на расстоянии около 300 саженей, держалась открытой в течение нескольких недель. Временами она закрывалась, но потом довольно быстро открывалась снова, так что там все время была свободная вода. Они постоянно ждали неприятностей от этой полыньи, простиравшейся как на юг, так и на север насколько хватало глаза.

Работы по снаряжению санных экспедиций значительно продвинулись вперед. Большая часть саней была готова и собрана. Мы также сделали несколько грузовых полозьев из березы, чтобы поставить их на амальгаму. Прежде чем установить полозья, их несколько дней вымачивали в воде, и когда они попадали на мороз, то скользили намного лучше, чем амальгама или сухое дерево.

В субботу, 9 января, в снежной стене образовались большие провалы, и температура на палубе и в трюмах значительно упала. В трюме она держалась на точке замерзания, на основной палубе под тентом составляла примерно -23°. Мы тут же начали утеплительные работы, и в течение дня температура значительно повысилась, на главной палубе, например, она достигла -16°. Если дул зюйд-вест, а дверь часто открывалась, то температура значительно падала, поскольку дверь находилась с подветренной стороны.

11 января мы добились повышения температуры в трюме до +2°, а под тентом – до -9°. 12 января у нас было +4° в трюме и -6-7° под тентом.

Второй штурман все еще плохо себя чувствовал и жаловался на бессонницу. Наш доктор был очень умным и ответственным медиком, но, несмотря на тщательный осмотр, не нашел никаких физических причин – больной всего лишь перенервничал. Ему выписали снотворное, это немного помогло. Должно быть, он, бедняга, испытал настоящий шок на той охоте прошлой осенью. Его ежедневным заданием было плетение ковриков, за этим занятием он оставался наедине с собой, и это ему очень нравилось.

Мы с доктором часто совершали прогулки, а в первой половине дня воскресенья организовывались большие вылазки для всей команды.

9 февраля мы первый раз увидели солнце. Температура держалась между 35 и 40 с небольшим градусов, в тот день было 45°, но ясно, безветренно и очень красиво. Мы видели половину солнечного диска над тундрой.

Я очень хорошо понимаю людей, которые поклоняются солнцу. Наверное, нужно пережить долгую и темную полярную ночь, чтобы полностью их понять; нужно прочувствовать эту бурную радость, которая наполняет все тело подобно теплому потоку, как только увидишь краешек солнца и осознаешь, что с каждым днем оно будет подниматься все выше и выше и принесет еще больше жизни и света.

Мы постарались отпраздновать появление солнца на всю катушку, насколько позволяли нам наши обстоятельства, но следует отметить, что постарались мы хорошо, и праздник удался. Линдстрем приготовил свой лучший обед, а затем мы пили тодди,[41] курили сигары и слушали несчетное количество историй.

^{Район зимовки судов Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана в 1914–1915 гг.}

Глава 9 Ох уж эти телеграммы!

Ежедневно мы слышали метеорологические телеграммы, передаваемые из Маре-Сале через Югорский Шар в Архангельск. Температура воздуха у них была значительно выше, чем у нас. Зато у нас сильнее штормило. У Маре-Сале лед дрейфует всю зиму, и Карские ворота были практически свободны ото льда. Юго-западные шторма, конечно, нагнали льда через пролив, но ненадолго – вскоре там снова была свободная вода.

17 января телеграфист услышал, что Инге и Шпицберген телеграфировали друг другу об «Эклипсе» и «Герте». Насколько мы поняли, Инге поймал несколько телеграмм, которые, как там думали, посылал «Эклипс». Инге телеграфировал, что «Эклипс» находится в Карском море. Как они пришли к такому выводу, не знаю.

20 января в час ночи нам, наконец, удалось связаться с Югорским Шаром. В дневнике записано, что раньше нам никак не удавалось установить связь, поскольку русские использовали не ту волну. Они попробовали тогда другую, и в результате нас поймали.