Под русским флагом

Дело произошло однажды в Бангкоке, на Рождество. Он вместе со вторым штурманом сошел на берег и должен был возвращаться обратно на судно. Однако когда они вечером подошли к причалу, лодка за ними еще не пришла. Неподалеку стоял большой слон. И этот ч… то есть второй штурман не нашел ничего лучше, как подразнить бедное животное: у того был такой одинокий, брошенный вид. У штурмана были с собой булочки, и он притворился, будто хочет угостить слона, но как только тот протягивал хобот, он отнимал булочку. Тут слон разозлился, и прежде, чем второй штурман успел промолвить слово, поднял хобот и так дунул на него, что тот отлетел прочь. «Я стоял рядом, – рассказывал машинист, – и мой прекрасный белый костюм, привезенный из Осло, тут же стал серым от песка и грязи. Но этого было мало, слон вдруг ни с того, ни с сего ударил меня хоботом так, что я полетел вслед за штурманом. О, Господи! Как же все щипало и саднило, ведь песок прямо-таки обжег мне кожу! А мой красивый костюм!»

В обычной жизни машинист ровен и приветлив, но в особых случаях он способен так развеселить публику своими историями, что все просто умирают от смеха, только посмотрев на него. Он – один из лучших рассказчиков, кого мне когда-либо доводилось слушать.

Все Рождество у нас была хорошая погода, сорок с небольшим градусов мороза, ясно, никаких признаков снегопада или других неприятностей.

В новогодний вечер у нас было примерно то же самое, что и на Рождество. Ребята в носовой части сделали юмористическую газету, но, похоже, она не слишком пользовалась успехом. К ночи они вышли на палубу под тентом, спустились вниз на лед и ходили вокруг судна с песнями, причем пели так, что слушать их было в удовольствие: «Да, мы любим нашу землю», «Путь домой» и разные другие популярные мелодии.

Глава 8 После Рождества

После того, как мы выбрались из сугроба, под тентом на главной палубе стало не так тепло, как раньше: слой снега у фальшборта был уже не таким толстым, также и на самом тенте количество снега уменьшилось. Когда на улице было сорок с лишним градусов, внутри под палаткой температура варьировалась от 12 до 17 градусов, при полном же штиле температура иногда поднималась до нуля.

В новый год Копстад занялся ревизией провианта. Мы всегда брали из трюма провиант на неделю, и доктор, очень интересовавшийся вопросами питания, всегда присутствовал и взвешивал содержимое, так что у нас был полный учет, что и как уходило у нас за неделю. Еще дома, когда мы занимались снаряжением, Гидрографическое управление попросило нас направить им список провианта для обоих судов. По списку выходило, что мясных и/или рыбных консервов я рассчитал по полкило на человека в день на целый год. Но, конечно, не все содержимое такой банки было питательным, там было и много жидкости. Из управления мне возразили, будто профессор Торуп[39] считает, что достаточно будет и по 225 граммов на человека в день. Я ответил, что этот список составлен мной, и ему нужно следовать, потому что именно я отвечаю за снабжение. Ответ пришел очень вежливый – конечно, они будут следовать составленному мною списку.

Доктор Тржемесский знал об этом, и, как я уже сказал, очень интересовался вопросами провианта. В течение многих лет он служил в Морском министерстве в Петрограде и занимался как раз именно такими вещами.

Сейчас оказалось, что за зиму, во время работ, которые нам пришлось проводить на морозе, уходило примерно 600 граммов консервов на человека, зато летом уходило гораздо меньше. Расчет в 500 граммов оказался весьма верным.

На «Герту» выписали около 1500 кг кофе, русские же предпочитали цикорий. Я считал, что очень приблизительно указал количество цикория (100 кг), а еще думал, что 16 кг сухой горчицы для «Герты» будет достаточно. Однако русские мне ответили, что для судов с русской командой нужно 3000 кг цикория, 100 кг кофе, две-три бочки соленых огурцов, а горчицы чуть больше указанного количества. Конечно, я пошел им навстречу – если они хотят пить цикорий вместо кофе, то почему бы и нет. Я сделал все от меня зависящее, чтобы достать в Осло 3000 кг цикория, но это оказалось абсолютно невозможно. Необходимое количество пришлось посылать из России. На «Эклипсе» у нас было примерно 1500 кг кофе.

Температура держалась стабильно, то немного выше, то немного ниже 40° мороза.

Кроме Инге, Шпицбергена и Югорского Шара мы в течение долгого времени слышали Архангельск и крупную немецкую станцию Нойен под Берлином, а также Париж. Но связь с какой-либо из них, особенно с Югорским Шаром, нам никак не удавалось установить. Однажды ночью мы услышали телеграмму из Петрограда в Югорский Шар с сообщением о крупной русской победе и полном разгроме турецкой армии, среди прочего 30 тысяч человек было взято в плен, также захвачено большое количество ружей, пушек и боеприпасов, провианта. Такие телеграммы мы всегда пересылали на «Таймыр» и «Вайгач». Для русских было большим утешением узнать, что их армия одерживает победы.