Под розой

Удивительно, как быстро все меняется. Пару дней назад, когда я гладила Ирен по щеке, мне казалось, что я испытываю к ней нежность. Теперь же, когда ей стало чуть легче и она периодически возвращается в свое привычное состояние, мои чувства тоже становятся прежними. Я-то надеялась, что произошедшее что-то изменит в наших отношениях, но, видимо, это просто-напросто невозможно. Кроме того, я чувствую, что больше не в силах сдерживаться, что должна все записать. Один раз, только один раз я позволила чувствам овладеть мною настолько, что сама превратилась в одно сплошное чувство. Тогда любовь и Ева стали одним целым, и я должна признаться в этом сама себе.

О том, что сталось с Бьёрном, я почти ничего не знаю. Когда его увезла «скорая», я протерла пол, нашла в словаре слово «эрекция» и поняла, откуда взялось столько крови. В состоянии возбуждения Бьёрн не заметил моих приготовлений: кровь отлила у него от мозга. Когда мама вернулась домой, я сидела на кровати, как примерная девочка. Помню, мы с ней даже мило поболтали про ее работу.

Несколько недель я в страхе ждала, что меня вызовут в суд по обвинению в нанесении тяжких телесных повреждений. Но повестка так и не пришла. Бьёрн не звонил и не писал. Когда мама с папой пару недель спустя устроили вечеринку, он не пришел. Мама веселилась с новыми коллегами, намного моложе ее, только начавшими работать в компании, и никто не вспоминал о путешествиях в Непал. В какой-то момент я даже испугалась, что отправила Бьёрна на тот свет.

Только через несколько месяцев за ужином мама рассказала, что Бьёрн с женой переезжают в Лондон. По слухам, его жене предложили там хорошую работу, а он будет продолжать вести кое-какие проекты фирмы.

— Но я думаю, для нашего начальства это просто способ от него избавиться: после того, что с ним случилось, он всех просто достал!

Я с трудом подавила приступ тошноты и решила, что это единственная возможность выяснить, что же стало с Бьёрном.

— А что с ним случилось? — спросила я, делая вид, что меня больше занимает еда на тарелке, чем мамины коллеги.

Родители переглянулись, и мама некоторое время смотрела на меня, словно раздумывая, стоит ли мне все рассказывать.

— На него напали, — ответила она наконец.

— Напали? — Я оторвалась от тарелки, не в силах скрыть удивления, причем искреннего. Я видела, что маме хочется сказать гадость про коллегу, но ее останавливают этические соображения. И все же она не смогла устоять:

— Это случилось несколько месяцев назад. Бьёрн шел с работы домой, к нему подошел мужчина и потребовал кошелек. Бьёрн ответил «нет», и тогда мужчина достал нож и, прежде чем Бьёрн успел сообразить, что происходит, ударил его. Бьёрн долго лежал в больнице, он очень сильно изменился. Впрочем, это понятно, должно быть, он пережил шок.

— А куда его ранили? — Папин вопрос попал в самую точку, впрочем, он об этом и не догадывался.

— Не знаю, — недовольно ответила мама. — Во всяком случае, по лицу и рукам ничего не видно, но он не хочет рассказывать подробности. Я спросила его прямо, а он послал меня ко всем чертям. Ну, я, естественно, ответила: «Охотно пойду: там, по крайней мере, веселее, чем тут с тобой». С тех пор мы с ним не разговариваем, но каждый раз при встрече он смотрит на меня так, словно убить готов. Понятия не имею, чем я ему насолила. Хорошо, что он скоро уберется отсюда.

Мама вернулась к еде. Так я получила информацию о том, какую реальность выбрал для себя Бьёрн. Мое светлое «я» ему сочувствовало: он, конечно, поступил плохо, но все же не окончательно испорченный человек, а лишь заблудшая в поисках утешения и ласки овца. А вот мое темное «я» заливалось смехом и нашептывало мне на ухо, что так ему и надо, и вообще, не стоит жалеть маминого друга, а может, и любовника. Даже ей на него наплевать. Мама избавлялась от надоевших ухажеров, как от старых перчаток. Ей было свойственно забывать все неприятное, а что может быть приятного в стареющем и лысеющем любовнике.

В последующие недели по нашему дому словно пролегла линия фронта. Мы вели перестрелку из окопов без малейшего намека на возможность перемирия. Папа почти не бывал дома, и временами мне казалось, что у меня вообще нет отца. Я перестала считать дни до его приезда, и это было предательством с моей стороны. У мамы его отсутствие не вызывало вообще никаких эмоций. Она много работала, а вечерами веселилась на вечеринках. Нередко случалось, что отправляясь с приятелями в город, я входила в ресторан и тут же видела у барной стойки маму, причем всегда в окружении мужчин.

— Грех не потанцевать, когда тебя приглашают, — услышала я как-то раз, снимая куртку в гардеробе, осипший от алкоголя, но такой до боли знакомый голос, что мне захотелось крикнуть: «Милая мамочка, не надо, прошу тебя!». Войдя, я увидела ее на танцполе с мужчиной вдвое моложе ее.

— Смотри-ка, там твоя мамаша, — сказал один из моих приятелей, показывая на нее пальцем.