Под прикрытием

– А у кого их ныне нет, Серафим? Сергей недоволен, что отчисления в кассу «Ассоциации» запаздывают и я вполне разделяю его чувства… Но вы поймите: завтраки идут плохо, обеды чуть лучше, но прибыль заведения начинается после одиннадцати – половины двенадцатого вечера: когда съезжаются серьезные гости с дамами после театра, цирка или синематографа. Скажите, может оправдать себя заведение, если оно заработает по-настоящему только два – два с половиной часа в день? Ведь по закону, кафе может работать только до двух часов ночи, вернее – до без четверти два, иначе нарвешься на штраф.

Прищурившись, спрашиваю:

– Подобные «законы» устанавливает государство или местные власти?

– Ммм… Даже и не знаю, что ответить! Должно быть, они не в Совнархозе пишутся – а в Моссовете.

«Что за времена, что за нравы? – невольно возмущённо подумалось, – в столице полным-полно нэпманов или дольщиков – вроде этих и, никому не приходит в голову – пролоббировать в городской мэрии свои интересы».

Может, врёт?

– Сегодня же вроде полный «аншлаг»? – с недоумением оглядываю зал.

– Два счастливых стечения обстоятельств: недавнее возращение Сергея после развода с Айседорой – подогревшее к нему интерес и только что закончившаяся Выставка. Многие гости Москвы (как и ваша троица, я уверен) захотели глянуть на известного – самого именитого в стране поэта. Однако, уверяю Вас: пройдёт неделя-вторая и в это же время суток – зал будет практически пуст.

– Понятно…, – на ум сама собой приходит пара элементарно-простейших пиар-ходов по привлечению клиентов в это заведение, – а кто ведёт в кафе бухгалтерию?

– «Итальянскую» или иначе – двойную бухгалтерию ведёт один старичок, приходящий на пару часов в день.

– Налоговые органы не сильно свирепствуют?

Мой собеседник лишь горько улыбнулся:

– «Фининспектор», это, знаете – фигура! К каждому документику придирается.

– И, как? Находит какие-нибудь нарушения?

– Увы… Видите ли, мы вынуждены закупать некоторые продукты у частных лиц, а они не всегда дают расписки, а если дают – то как бог на душу положит.

Сочувственно вздыхаю:

– Беда просто с этими нэпманами.

Мля… Я уже в пятом классе умел подписи родителей в дневнике подделывать!

Отойдя в очередной раз «отлить», «журчу» в писуар и говорю в слух – ибо наболело:

– Мне бы в «наши лихие 90-е», ваши проблемы! Что за народ?

* * *

Но, невзирая на все натужные потуги террориста-сказочника, в центре внимания сегодня была наша Елизавета…

Я прямо налюбоваться не мог твореньем рук своих!

Она, флиртовала со всеми подряд – делая из взрослых, знающих толк в «амурных делах» и погрязших в пороке и разврате мужчин, не рассуждающих болванчиков.

Но конечно же, главной её целью был Сергей Есенин.

Вот он, вскакивает на эстраду, делает знак румынам в вышиванках замолчать:

– Внимание, друзья!

Всё кафе замолкает, перестав жевать и оборачивается на него.

– Нашей очаровательной гостье – прекрасной художнице Елизавете Молчановой, я освящаю свой новый стих «Любовь хулигана»!

Подождав когда стихнут аплодисменты и восторженные выкрики фанатов, поэт начал декламировать что-то мне довольно знакомое[64]:

– «Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.

Был я весь как запущенный сад,
Был на женщин и зелие падкий.
Разонравилось пить и плясать,
И терять свою жизнь без оглядки.

Мне бы только смотреть на тебя,
Видеть глаз злато-карий омут.
И чтоб прошлое не любя,
Ты уйти не смогла к другому!

Поступь нежная, легкий стан…
Если б знала ты сердцем упорным,
Как умеет любить хулиган,
Как умеет он быть покорным.

Я б навеки забыл кабаки!
И стихи бы писать забросил!
Только б тонкой касаться руки
И волос твоих цветом в осень.

Я б навеки пошел за тобой,
Хоть в свои, хоть в чужие дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить».

УПС!!!

Кажется, этот цикл в «реальной» истории, Есенин посвятил другой женщине. На минуту задумался: а как такое моё вмешательство в естественный ход – скажется на текущей всемирной истории? Не окажется ли это некой «точкой бифуркации»? Не наломал ли я в этом случае дров? Наконец – не наступил ли я ненароком на крылья знаменитой «бабочке Брэдбери»?

Да! Очевидно, что Есенин втрескался в Лизу по уши и даже ещё выше. Когда та в очередной раз куда-то «на минуточку» отошла, то прямо-таки пьяно рыдал «в жилетку» Анатолию Мариенгофу: