Под прикрытием

– «Я больше не буду, прости меня Серафим…», – передразниваю, – это всё слова! Я тебе не верю и не хочу видеть рядом с собой человека – к которому нельзя повернуться спиной.

Фыркаю презрительно:

– И, мало того – тупого человека, вдобавок. Бесполезное ты существо, Миша, прочь с дороги!

Не реагирует.

Ну, что ж…

Подгазовываю и, набирая скорость, еду прямо на него. Опускается на колени…

…В самый последний момент торможу, но всё равно – достаточно сильно бью его бампером в грудь. Из-за капота, последствий дорожно-транспортного происшествия не видно. Выждав какое-то время, спрашиваю:

– Миша! Бампер или капот не помял?

– Нет…, – отвечает еле слышно.

Должно быть, дыхалку я ему хорошо сбил – до того голос сдавленный.

– Тогда прыгай в машину.

Перебирая руками за кузов, Барон вваливается на переднее пассажирское сиденье.

Уже на выезде с полянки, ещё раз резко торможу:

– Миша, ты забыл пшак! Нехорошо бросать своё – хоть и говённое, но оружие. …Ты меня понял?

С печально-обречённым взглядом приговорённого к повешению, он выходит и медленно-обречённо бредёт к дереву с воткнутым ножом. Наблюдаю за ним в зеркало: увидев, что я не уехал, вытащив с немалым усилием нож – он изо всех сил бросается назад, одной рукой схватившись за бок…

Кажется, я сумел приручить молодого – но весьма перспективного волка.

* * *

– …Итак, Михаил, – как ни в чём не бывало говорю, – с этой поры ты должен стать святее самого Папы Римского! Я кроме всего прочего – руководитель местной комсомольской ячейки и, ты тоже – должен быть самым правоверным комсомольцем. Но, смотри не переигрывай! Кроме тебя, конечно – но дураков вокруг, не так уж и много…

– Понял! – настроение у Мишки заметно меняется.

Достаю из кармана небольшую брошюрку и отдаю ему:

– Это устав Российского Коммунистического Союза Молодежи, сокращённо – РКСМ: пока прочитай – чтоб общие понятия иметь, а затем тебе предстоит выучить его назубок.

Тот открыл и начал бубнить:

– «Капиталистический строй накануне своего разрушения. Восстающий мировой пролетариат выдвигает новые формы общества. Идеи коммунизма начинают претворяться в жизнь. На смену экономическому, политическому и духовному рабству идет новый мир – мир свободного Труда и Мысли…».

Морщусь:

– Читай про себя!

– Про меня здесь ничего не написано, – уловив мой серьёзно-недовольный взгляд, – извини, По… Серафим.

– Если вместо чекистов собрался поступать в клоуны, – с трудом сдерживаю смех, – можешь продолжать свой шутовской тон.

Трогаюсь потихоньку и не торопясь еду – теперь, спешить мне особенно некуда. Я рассказал ему свою «биографию» – особенно участие в Советско-польской войне.

– Теперь, давай обговорим твою легенду, Михаил. Думаю, тебе лучше всего представиться «сыном» нашего Н-ского стрелкового полка – уж больно в тебе заметны кой-какие армейские замашки. Теперь происхождение…

Я задумался… Нездешняя «благородная порода» у него на лице видна невооружённым взглядом – хотя по рукам не скажешь, что из «благородных».

– Как твоя настоящая фамилия?

– Гершельтман…, – увидев мою реакцию спохватился, – фон Гершельтман – мы из обрусевших остзейских немцев. Одна немецкая фамилия и осталась – а мама была чистокровной русской.

Так он действительно – настоящий барон?! УХ ТЫ!!! Никогда раньше живых баронов, как и впрочем – князей, герцогов и прочих графьёв – не встречал, не видел… И тем более – ни разу не бил им морду.

– Хорошо! Теперь ты будешь сыном еврея-выкреста и русской.

– Серафим, я…

– Молчи! Так тебе легче будет сделать карьеру – «соплеменники» помогут, а истинным евреем всё равно не станешь – у них через мать национальность передаётся. Фамилию немножко переделаем… Предположим – «Гешефтман»… Как тебе?

– «Гешефтман[28] Михаил Константинович»…, – повторяет прислушиваясь, – нормально звучит – жиды враз за своего примут!

– Ещё раз услышу слово «жид» – высажу и дальше пойдёшь пешком!

– Я понял…

– Имя и отчество можешь оставить прежнее, а вот дореволюционную биографию надо будет хорошенько исправить. Желательно, чтоб ты был родом из мест, нынешним властям не подконтрольных… Есть какие-нибудь соображения на этот счёт?

– До Петербурга, мы долго жили в Варшаве… Мой père, тогда был всего лишь капитаном, потом подполковником. Я даже по-польски до сих пор немного понимаю и разговариваю. А когда был на Юге в беспризорниках – научился по-жид… Хм, гкхм… На еврейском. Вообще, у меня с детства способности к языкам!

– Вот и отлично: ты сын варшавского типографского рабочего. После оккупации этого города кайзеровскими войсками, ваша семья бежала в Россию, а ты потерялся во время эвакуации, некоторое время жил у еврейской родни в… Где ты жил, Миша?

– В Могилеве! Там, мы часто гостили у отца во время Германской – я очень хорошо этот город знаю.