И вслед за тем по всему Вашингтону прокатились аплодисменты – это собравшиеся хлопали в ладоши, выражая восхищение покойным президентом и его мужественной супругой. Вечером, просматривая сообщения о процедуре похорон в новостях, Кэтрин сочла, что ничем не уступила Жаклин Кеннеди, а ее последний жест (поцелуй крышки гроба) сразу же перешел в разряд великих снимков нового тысячелетия.
Выборы в Нью-Йорке, имевшие место несколько месяцев спустя, Кэтрин выиграла с огромным преимуществом – за нее проголосовало семьдесят четыре процента избирателей.
Через день после победы Кэтрин приказала доставить к себе бывшую помощницу мужа, ту самую белобрысую лошадь, и, припугнув судебным разбирательством, заставила ее подписать заявление о том, что та будет хранить молчание по поводу отношений, имевших место между ней и покойным президентом. А потом, указав на перстень с изумрудом, потребовала вернуть его.
– Но, миссис Кросби Форрест... – начала белобрысая.
Кэтрин жестким тоном поправила:
– Сенатор Кросби Форрест! Или вы немедленно отдаете кольцо, или я звоню своему хорошему другу, окружному прокурору, и ставлю его в известность о том, что увидела на вашей руке драгоценность, украденную около полугода назад из моей шкатулки в Белом доме.
Белобрысая, конечно же, отдала кольцо. И подписала еще одно заявление – что будет молчать о произошедшем сейчас в кабинете. Кэтрин сразу поняла, что бывшая помощница покойного мужа ее боится, – раньше она не замечала первую леди, а теперь, когда та стала сенатором, стала отчаянно бояться. А Синтией, еще одной пассией Тома, займутся спецслужбы...
Разделавшись с соперницей (хотя какая она ей соперница, эта несчастная дурочка!), Кэтрин с азартом принялась за выполнение предвыборных обещаний. Она объявила своим помощникам, что будет принимать любого и каждого, кто хочет видеть ее, – и миллиардера, и бездомного. Нужды любого из ее избирателей для нее священны.
Затем, через два года, когда рейтинг Кэтрин начал падать (пришлось принимать кое-какие непопулярные решения), террористы на самолетах врезались в башни-близнецы Всемирного торгового центра, и Кэтрин одной из первых выступила с пламенной речью, требуя немедленного возмездия. Началась военная операция в Афганистане, потом в Ираке. Кэтрин голосовала в сенате за свержение Саддама, а потом, когда война стала непопулярной и стало понятно, что американцам не победить, ловко изменила свое мнение и стала нещадно критиковать политику президента.
Несмотря на многочисленные увещевания и даже требования, в 2004 году она решила не принимать участия в борьбе за пост президента, понимая, что позиция тогдашнего главы Белого дома незыблема. А вот на следующих выборах Кэтрин вступила в предвыборную гонку. Вступила, чтобы победить.
Ей пришлось то и дело обращаться к памяти покойного мужа, который стал ее талисманом и знаменем, но что поделать. Только так она сумела оставить позади (да и то с большими проблемами) моложавого темнокожего – и, к досаде Кэтрин, чрезвычайно популярного среди избирателей – сенатора от штата Мичиган Джеффри Гриффита, ставшего в итоге вице-президентом.
Иногда, по ночам, в большом пустом доме, в кровати, где она была одна, Кэтрин плакала, вспоминая Тома. Не было ли ошибкой, что она желала ему смерти, что хотела ему отомстить? Ведь она все еще любила его, хотя он того и не заслуживал...
Словно отряхнувшись от мыслей, Кэтрин посмотрела на одну-единственную фотографию, на которой она была запечатлена вместе с Томом. Все другие она убрала, и сотрудники отнеслись к этому с тактичностью и пониманием – еще бы, несмотря на то, что прошло почти десять лет, мадам президент все еще не оправилась от убийства горячо любимого супруга. Они не знали, что Кэтрин постоянно казалось – Том с фотографии смотрит на нее, пронзает своим взглядом, сверлит затылок. Снимок был сделан во время инаугурационного бала, последовавшего за введением Тома Форреста в должность президента 20 января 1993 года. Том в смокинге, еще совсем не седой. Она в черном облегающем бальном платье от Донны Каран, с длинными, распущенными по плечам волосами. Да, тогда они были счастливы и искренне любили друг друга.
А потом все переменилось. Том больше не мог заставить ее улыбнуться. Она разлюбила Тома. И он вскоре умер...
– Мадам президент, сенатор Макнафтин, – объявила секретарша, пропуская в Овальный кабинет невысокого лысого сенатора, одетого, как всегда, с иголочки.
Кэтрин широко улыбнулась, поворачиваясь к сенатору. Она должна убедить его, упрямого осла, в том, что законопроект надо принять. Во что бы то ни стало убедить!
Вдруг Кэтрин ощутила на себе взор Тома... Нет, нет, это нервы! Но она не станет обращаться к врачу. Она сильная, она выдержит и со всем справится без таблеток и консультаций. Еще бы, ведь врач тогда будет думать – а наша мадам президент, оказывается, неврастеничка... Никогда и ни за что!