К его удивлению и радости, дом стоял на том же месте. Сад выглядел ухоженным и опрятным, да и само здание, пожалуй, было даже уютнее, чем во времена, которые ещё помнил Кенджи. Веранда была новой, да и крыша гордо поблёскивала свежей черепицей. Во дворе пышно цвели алые хризантемы.
Кенджи подошёл к двери и после некоторого раздумья постучал. С замиранием сердца прислушивался он к звукам, доносящимся из-за двери. Захныкал ребёнок, послышался сердитый женский голос. Звучный баритон что-то ответил, затем дверь открылась, и на пороге Кенджи увидел высокого человека, в котором с большим трудом узнал брата. Лицо хозяина оказалось неприветливым, худым и испуганным. Маленькие острые глазки мигом обшарили фигуру бродяги, и хозяин, выпятив подбородок, упёрся руками в бока.
– Ну, чего тебе?
– Здравствуй, Мако. Ты не узнаёшь меня?
– Ты из монастыря? Пришёл подаяния просить? Передай, что в этом месяце мы уже платили пожертвования. Ничего вы больше от нас не получите. Ишь, оборванцем оделся, лишь бы разжалобить!
– Вспомни, ты же знаешь меня!
Хозяин скривился, как будто во рту у него оказался целый лимон. Тень сомнения пробежала по его лицу, но тут на веранду вышла молодая женщина и вопросительно посмотрела на мужа.
– Что это у вас тут за болтовня? Я тебя жду за столом, а ты тут с бродягами болтаешь? Решил поменять обед на философскую беседу? Так и отправлялся бы к монахам, как твой глупый брат! Учти, мне волноваться нельзя! – женщина со значением погладила свой огромный живот и бросила злой взгляд на бродягу. – А ты кто такой?
– Да так, никто… – Кенджи отвернулся и поспешил прочь.
* * *Когда Кенджи вернулся домой, вечерние сумерки уже накрыли горы и над лесом загорались первые звёзды. Отшельник бросил заготовленную вязанку дров перед входом в пещеру и устало опустился на плоский валун, многие годы служивший ему креслом. Староват он уже для подобной жизни, староват…
Вздохнув, отшельник достал огниво и трут и, вооружившись терпением, принялся разжигать костёр. Через некоторое время в костре заплясали яркие язычки пламени, и старик зябко протянул к ним свои морщинистые руки.
Тихо в горах. Если прислушаться, можно услышать, как шумит ветер в кронах вековых сосен. Смеются длинноносые тэнгу, замышляя очередную шалость. Журчит ручей, весело прыгая по камням; вскрикивают ночные птицы, потревоженные далёким воем волков… В свете костра пляшут ночные тени: то ли духи, то ли демоны испуганно шарахаются от треска поленьев.
В животе у Кенджи отчётливо забурчало, и отшельник хмыкнул. Тридцать лет аскезы и медитаций, может быть, и укрепили его дух, но тело всё равно требует еды, что бы не говорили великие учителя древности. Отшельник достал из-за пазухи маленькое красное яблоко, подобранное сегодня на склоне, и с наслаждением запустил зубы в сочную мякоть. Всё-таки он не прав. Мир заботится о нём. Кенджи пришёл сюда тридцать лет назад, нашёл удобную пещеру, а вскоре и ручей. А та яблоня на склоне… Ведь он сам посадил её, очень давно – и какими сладкими яблоками она одарила его сегодня!
Волна горячей благодарности захлестнула отшельника, лишая его возможности думать о чём бы то ни было, и если бы случайный путник, заплутавший в горах, вышел на огонёк, он с удивлением увидел бы там плачущего старика. Впрочем, случайных путников в этих горах не водилось…
* * *