Под куполом

В комнате воцарилась тишина. Даже Картер Тибодо засмотрелся. Барби кивнул Пайпер. На её лбу выступили бисеринки пота, но лицо осталось маской жёсткой футболистки, и Барби почувствовал к ней уважение. Он вставил свою обутую в носок ступню ей под подмышку, удобно и плотно. И тогда, потянув медленно, но неуклонно её за руку, достиг противодействия со своей ногой.

— О'кей, мы готовы. Теперь слушаем вас.

— Один… два… три… ВИЛКА!

Как только Пайпер закричала, Барби тут же дёрнул. Все в комнате услышали громкий треск, когда сустав становился на своё место. Горб на блузке Пайпер магическим образом исчез. Она завизжала, но не отключилась. Он набросил ей жгут за шею и пропустил его под рукой, обездвижив последнюю, как только смог.

Спросил:

— Лучше?

— Лучше, — ответила она. — Намного, благодарю Бога. Ещё болит, но не так сильно.

— У меня в сумочке есть аспирин, — предложила Джулия.

— Дайте ей аспирин и убирайтесь отсюда, — объявил Рендольф. — Все идут прочь, кроме Картера, Фрэдди, преподобной и меня.

Джулия вперилась в него, не веря собственным ушам.

— Вы шутите? Преподобной надо в больницу. Вы сможете дойти, Пайпер?

Пайпер, пошатываясь, встала.

— Думаю, да. Понемногу.

— Сядьте, преподобная Либби, — приказал Рендольф, но Барби понимал, что тот колеблется. Барби расслышал это в его голосе.

— А вы меня заставьте, — она осторожно подняла левую руку вместе с повязкой. — Я уверена, вы способны её вывихнуть вновь, очень легко. Ну же. Продемонстрируйте… этим пацанам… что вы ничем не отличаетесь от них.

— А я все опишу в газете! — солнечно улыбнулась Джулия. — Тираж удвоится!

— Предлагаю отложить это дело до завтра, шеф, — вмешался Барби. — Позвольте леди получить более эффективные, чем аспирин обезболивающие и пусть Эверетт осмотрит её раненное колено. Едва ли у неё есть шанс куда-то убежать, пока Купол на месте.

— Её собака пыталась загрызть меня насмерть, — отозвался Картер. Несмотря на боль, голос у него вновь звучал спокойно.

— Шеф Рендольф, эти молодчики: Делессепс, Ширлз и Тибодо виновны в изнасиловании. — Пайпер теперь качало, и Джулия обняла её, чтобы поддержать, но голос преподобной звучал сильно и ясно. — Руа — их соучастница.

— А ни черта подобного! — вскрикнула пронзительно Джорджия.

— Они должны быть срочно отстранены от работы в полиции на время следствия.

— Она врёт, — произнёс Тибодо.

Шеф Рендольф глазами напоминал человека, который смотрит теннисный матч. Наконец он зацепился взглядом за Барби.

— Вы что, будете мне указывать, что я должен здесь делать?

— Нет, сэр, я лишь высказал предложение, которое основывается на моём опыте внедрения законности в Ираке. Решение вы примете сами.

Рендольф расслабился.

— Тогда о'кей. Хорошо, — он наклонил голову, погрузившись в мысли. Все увидели, как он заметил свою расстёгнутую ширинку и решил эту маленькую проблему. После этого он вновь поднял голову и сказал:

— Джулия, отведите преподобную Пайпер в госпиталь. А что касается вас, мистер Барбара, меня не интересует, куда вы пойдёте, но я желаю, чтобы вы отсюда убрались. Сегодня я возьму показания у своих офицеров, а завтра у преподобной Либби.

— Подождите, — отозвался Тибодо, протянув свои искривлённые пальцы к Барби. — Вы можете с этим что-то сделать?

— Не знаю, — ответил Барби, надеясь, что произнёс это деликатно. Первое отвращение прошло, теперь начались политические действия, суть которых он хорошо помнил по контактам с иракскими копами, которые мало чем отличались от этого мужчины на диване и тех, которые скучились в двери. Всё сводилось к тому, что надо доброжелательно вести себя с теми, которых хотелось пренебрегать. — Вы сможете произнести «вилка»?

10

Прежде чем постучать в двери Большого Джима, Расти выключил свой мобильный. Теперь Большой Джим сидел за своим письменным столом, а Расти на стуле перед ним — на месте просителей и никчем.

В кабинете (Ренни, наверняка, называл его домашним офисом в своих налоговых декларациях) пахло приятным сосновым духом, словно здесь совсем недавно хорошенько поприбирали, но Расти всё равно не нравился этот кабинет. И не только картиной, которая изображала агрессивно-европеоидного Иисуса во время Нагорной проповеди, или эгоистичными фотографиями на стенах или голым деревянным полом, которому подошёл бы ковёр; конечно, это было неприятно, но также было здесь и что-то другое. Расти Эверетт не верил, не хотел верить в паранормальщину, но всё-таки в этой комнате чувствовалось что-то потустороннее.

«Это потому, что ты его немного опасаешься, — подумал он. — Это и все».

Надеясь, что эти чувства не отражаются у него на лице, он рассказал Ренни об исчезновении госпитальных баллонов. О том, как он нашёл один из них на складе городского совета, и о том, что к нему сейчас подключён генератор горсовета. И о том, что этот баллон стоит там почему-то один-единственный.

— Итак, у меня два вопроса, — произнёс Расти. — Каким образом состоялось путешествие баллона из запасов больницы к центру города? И где остальные баллоны?