Под крылом доктора Фрейда

Старый Лев нацепил на нос очки и стал читать. И чем дольше читал, тем сильнее удивление на его лице сменялось недоумением. Наконец, он откинулся на спинку крутящегося кресла и строго взглянул на Альфию.

— Ты уверена?

Она почти пропела:

— На все сто. Была бы не уверена — к вам бы не пришла. Сказала бы, что надо еще понаблюдать и подумать.

Он снял очки и отбил пальцами по столу какой-то мотивчик.

— Ты хорошо подумала?

Она смотрела на него, не в силах сдержать улыбку:

— Да.

— И не боишься с этим выходить на конференцию?

— Не боюсь. У меня здесь материала на диссертацию хватит.

Он помолчал.

— Ну смотри. Могут и заклевать. Диссертации тоже не всякие успешно защищаются.

— Ну, я на диссертацию и не замахиваюсь. Мне она ни к чему. — Альфие очень хотелось встать и обнять главного врача за мощную морщинистую шею. Он оставался единственным человеком в больнице, к кому она испытывала нежные чувства. — Мне гораздо дороже ваша похвала. Обожаю слушать, как вы говорите: «Альфия — самая умненькая девочка в нашей больнице».

— Ой, смотри, сядем мы в калошу с эти диагнозом! — задумчиво покрутил головой Преображенов. — Сама понимаешь, мне и перед родственниками тогда будет неудобно.

Альфия подумала: «Вот он не стесняется, что у его родственников оказались такие проблемы. Правда, родственники все-таки дальние. А у меня — мама».

— Не бойтесь, не побьют! Если вы меня поддержите, мне не страшно. Кто будет выступать?

— Дыня. Он же за конференции отвечает.

— Ой, его-то я заткну.

Преображенов подумал, пожевал губами.

— Оставь мне эту папку.

Альфия положила папку на стол. В кабинет кто-то заглянул.

— Ну, я пойду?

— Иди-иди. Не споткнись только в новых сапогах. И все-таки еще раз подумай, прежде чем вылезать на конференцию.

— Все-то вы замечаете, Александр Борисович. Даже сапоги!

— Сапоги красивые, тебе идут.

Альфия уже закрывала за собой дверь, но не удержалась, всунула голову обратно:

— Это ноги красивые! — и окончательно скрылась за дверью.

Преображенов задумчиво посмотрел ей вслед, почесал свою седую гриву и позвонил Дыне:

— Подготовили план будущей конференции? Зайдите ко мне. Нужно включить еще один разбор клинического случая. Докладывать будет Левашова. Какая тема? Свяжитесь с ней сами, она уточнит. Но, по-моему, звучит что-то вроде «Клинический случай хронического отравления парами йода». Что вы говорите? Чушь собачья? Имеют значение только острые отравления? Я так не думаю. Будем разбираться. Вставляйте в план.

Главврач положил трубку и крикнул секретарше, чтобы та принесла ему обед из столовой для персонала. Поднос под салфеткой уже стоял наготове. Александр Борисович вооружился ножом и вилкой, однако аппетит у него почему-то был неважный.

Володя

«Какая все-таки красивая дорожка между соснами бежит из главного корпуса в отделение! Хоть летом, хоть весной. А осенью особенно приятно идти по ней, вдыхая чудесный аромат палой хвои. И грязи на ней нет — из-за иголок. Вокруг стволов темнеют коричневые шишки, и кажется, что ты идешь не по территории больницы, а по песчаной, поросшей соснами отмели. Шагнешь по дорожке за поворот, а там — море. Балтийское серое или южное голубое — разве уж это имеет значение? Прекрасно знать, что впереди ожидает простор. Однако красивый вид продолжается только до поворота. — Альфия вздохнула. — А как повернешь — везде красные кирпичные корпуса, корпуса… Вот патологоанатомический, куда позавчера увезли тело Оли Хохлаковой, вот прачечная, сейчас туда Марьяна и Нинель несут пакеты с грязным бельем, дальше чуть в сторону — пищеблок. Дорожка кончается, а с ней заканчивается и мечта. Дальше — асфальт. Выход на площадь к магазину, автобусная остановка. Который час? На башне главного корпуса пробило четыре. Малиновая крыша въезжает в ворота. Уже вон и люди бегут к остановке. Торопятся домой».

Кто-то вышел из дверей ее отделения.

— Здравствуй, Володя! Куда бежишь? На автобус? А где твоя машина?

— Бензин подорожал.

— Понятно.

Какой-то у Володи странный вид. Смотрит вроде в глаза, а на самом деле мимо.

— Что не заходишь? Не виделись с тобой тысячу лет.

Он остановился.

— Знаешь, мне теперь некогда. У меня дома жена, все такое…

Альфия вдруг почувствовала, что ее как будто сбили с ног.

— Ты женился? Когда? И мне ничего не сказал…

— Ты мне не мать. Извини, автобус уйдет.

— Но… как же так? Ведь ты говорил…

Она все еще не могла поверить: домработницы, интернши, плевать, это проходящее, она была к этому снисходительной, но женитьба?

Володя нетерпеливо смотрел в сторону «Красной Шапочки».

— А что тут такого? Ты мне отказала. Я свободный мужчина.

Она пробормотала:

— Конечно-конечно… Но все-таки мы же с тобой были не чужие… На ком ты женился?

Он злобно искривился.

— Какая тебе разница? А что касается того, что не чужие… Свои так не подводят, как ты меня подвела!

Альфия опешила. Она никогда еще не видела Бурыкина таким противным.

— Но я же не нарочно! Если ты о теплицах, то откуда я знала, что должна была молчать? Ты же меня не предупреждал!

Его глаза сощурились до щелочек.