Под крыльями Босфор

И всплывает в памяти воспоминание о мимолётной встрече на корабле… О девушке Лизе с милыми серыми глазами в обрамлении длинных пушистых ресниц…

Глава 16

На обратном пути пароход увозил из Константинополя раненых…

Второй день плавания давно уже перевалил за полдень и сейчас, если, конечно, позволит зрение, далеко-далеко, на самом краешке горизонта, можно будет увидеть вершины крымских гор. На Севастопольском рейде, по уверениям капитана, корабль встанет ночью, а пока… Пока в каюте продолжался разговор между матерью и дочерью.

— Но, мама, я же не знала… — пустила в ход извечную женскую отговорку девушка.

— Ну, что ты не знала, Лиза? Сколько раз твой отец рассказывал о своём протеже… Или ты все эти рассказы пропустила мимо ушей? Чем у тебя вообще голова занята? И газеты же на столе лежат. С фотографиями, между прочим. Качество, правда, так себе, но основные черты лица вполне узнаваемы… Прости, Лизавета, — голос маменьки построжел. — Я бы тебе и дальше ни слова не сказала, если бы не сплетни — твои недавние слова совершенно выходят за рамки приличий. Вот же подобрала себе компанию… Для чего ты выставляешь Сергея Викторовича перед своими многочисленными поклонниками в дурном свете? Для чего приписываешь ему те поступки, которых он никогда не совершал?

— По этим вашим газетам невозможно узнать живого человека, — продолжала упрямиться Лизавета. — И потом, что я такого особенного сказала?

— А кто на верхней палубе разные глупости говорил? Кто слухи распускал? Которые, между прочим, совершенно не соответствуют действительности. Полковник настоящий герой, заслуженный кавалер, — Наталья Петровна зашуршала газетой, прищурилась на действительно нечёткое изображение. Поджала губы и продолжила своё. — А ты вместо того, чтобы к нему присмотреться, подружиться, предпочитаешь распускать о нём сплетни. И ладно бы хоть какая-то доля истины в этих сплетнях была, так ведь нет, только твои вымыслы! Объясни мне, почему?

— А потому, что… — Лиза замялась, смутилась. Ну не говорить же маменьке о том ослепительном чувстве обжигающего стыда, когда проклятая качка заставила её (ЕЁ!) прижаться к этому… К этому хлыщу грудью! И эти глаза напротив… Настолько рядом, что… Вновь нахлынули воспоминания, закружили сладко голову, зашумели в висках. Горячий жар затопил щёки, в груди забилось, застучало сердечко… Застыдилась собственных воспоминаний, смутилась и…

А маменька смотрела на дочь и всё понимала материнским сердцем. Или почти всё, потому что всё понять невозможно. Молоденькие девушки, они ведь такие непредсказуемые… Говорят одно, а думают совершенно о другом.

— Лизонька, ну ты же видела награды на его груди? А крест на шейной ленте?

— Не видела, — ещё сильнее смутилась девушка. Хотя, казалось бы, куда уж сильнее.

— Как не видела?

— А вот так! Мне заходящее солнце через вот это окно, — дёрнула подбородком на широкий иллюминатор. — Прямо в глаза светило!

А настоящую причину можно и не говорить…

— Ну хорошо, хорошо! А за столом в кают-компании?

— Мама́, так и за столом меня не было!

— Да? — удивилась Наталья Петровна. — Не помню…

— Ещё бы! — обрадовалась Лиза и перешла в наступление. Можно отвести внимание мама́н от себя. — Вы с этим папенькиным протеже словно с ума все посходили! Хлыщ столичный этот ваш полковник! И Алёша то же самое говорит!

— Лиза! Немедленно прекрати выражаться подобным образом о Сергее Викторовиче! Он не заслужил подобного обращения!

— Вот! Чуть что не так, так сразу «Прекрати!» Ну мама, я и правда ничего не рассмотрела. И сказала то, что думала. Обещаю, что больше ничего плохого не буду говорить про этого вашего Сергея Викторовича, — Лиза намеренно выделила голосом свою заключительную фразу, добавив в неё как можно больше ехидства. Или яда.

— Умница, — маменька сделал вид, что не заметила этого намеренного акцентирования. — Прекрасный молодой человек с великолепной карьерой. Весьма перспективный, как говорит твой папенька. На твоём месте, Лиза, я бы…

— А я на своём месте, мама, — сразу же «встопорщила иголки» девушка. — И не нужно сватать меня за этого пусть и перспективного, но довольно-таки старого человека!

— Какой же он старый! — всплеснула руками Наталья Петровна. — Ему же ещё тридцати нет!

— Да? — скептицизм в голосе Лизы так и рвался наружу. — А почему тогда он такой седой? И шрам этот ужасный…

— Значит, шрам ты всё-таки заметила? — подловила дочку мать. — А уверяла, что вообще ничего не увидела?

— Заметила, не заметила, увидела, не увидела… Давай лучше поговорим о папа́, — выкрутилась дочь. — Как ты думаешь, надолго он теперь в Константинополе остался? Неужели всё как в Ревеле будет?

Вот таким хитрым ходом Лиза переключила внимание матери на другую тему. А то что-то разговор начал сворачивать на опасную дорожку. А выбираться на эту дорожку пока не очень хочется. Потому что… А потому что всё увидела Лиза. И георгиевские кресты на груди и ленте, и шрам на худом, скуластом, чисто выбритом лице. Внимательные и строгие глаза, аккуратные усы, и волнующий запах мужчины. Своего мужчины…