Под крестом и полумесяцем. Записки врача

– Вот послушайте, – сказал мой информатор. – Если вы увидите в автобусе дебильноватого молодого человека, то знайте, что это сосудистый хирург.

Я осведомился:

– В каком автобусе?

– Ну, в нашем, больничном.

– А, понятно. Я-то решил, что в любом.

– Возможно! Не стану спорить! Возможно, что и в любом!..

Метод свободных ассоциаций

Звонок моего старого товарища хирурга-уролога К. застал меня буквально на пороге. К., по своему обыкновению, без предисловия начал с вещей, актуальных для него попеременно:

– Алексей Константинович! Тут зассыхи разные просто хлынули на аборты, по 13–14 лет!

– И?

– Маме-то не скажешь!

– И?

– И ведь папе не скажешь, морду набьет!

– Ну а я-то при чем?

– Да я просто скучаю. Очень хочу увидеть.

Программа-максимум

В реанимацию доставили близкого друга начмеда – одного из друзей одного из начмедов. То есть укладывали этого человека на реабилитацию, но лечащий доктор нигде не мог его отыскать, пока не заглянул в реанимацию. Там-то тот и лежал, подключенный к аппарату ИВЛ, потому что сам не дышал уже давным-давно, в том числе и на прежнем месте, откуда его привезли, после какой-то тотальной травмы головы.

Потоптавшись и косо посмотрев на клиента, доктор сказал:

– Ну что – я, пожалуй, пойду.

Через полчаса доктору позвонил начмед – из Черных полковников, разумеется.

– Пойдемте, давайте, посмотрим его! – предложил начмед.

У постели клиента он продолжил:

– Давайте назначим ему максимально возможное реабилитационное лечение!

Доктор выдержал паузу, потом отозвался:

– Я бы назначил приседания. Жалко, что гофра не позволяет. У Николая Семеновича слишком короткие шланги.

© 2010–2011

Рассказы-приложения

Три чая, два кофе

Живые улитки, живые улитки,

Живые, живые улитки.

А. Хвостенко

– Ну так вот, – рассказывает Аспирян. – Приходит ко мне Полина Адамовна Подолина и говорит: возьми мужичка, он здоровый. Ну, был инсульт, что поделать, но так – здоровый и хороший. А я тогда еще не знал, кто такая Полина Адамовна…

Мы идем по асфальтовой дорожке через лес. Раннее утро, заспанный туман, перестук колес далекой электрички, который быстро стихает, но его подхватывает поднебесный дятел. Справа – бандитские дачи, слева – сосны и хвойный ковер, сухой вопреки осенним дождям. Смотрим под ноги: как бы не раздавить улитку, их тут ужас сколько. Они, ничего не соображая, ползут на асфальт, где и замирают под гипнотическим воздействием открытого пространства.

– И привозят дедушку, – продолжает Аспирян. – У него – гипертония, склероз, семьдесят три года – плюс-минус два или три, а можно и десять лет, – это, как известно, роли не играет. Пара инфарктов… в общем, то, что, само собой разумеется, можно не называть. Диабет. Ладно, и это стерпим. Но у него, – Аспирян начинает загибать пальцы, – гемофилия…

Я зловеще, с пониманием киваю.

– То есть – никаких уколов, кровищей изойдет. Во-вторых – аденома простаты, ссать не может, – Аспирян загибает второй палец, – и поэтому у него в брюхе дыра с трубкой. А вдобавок – огромная паховая грыжа. Яйцо – до колена! Меня спросили: почему он перестал ходить? Я так и ответил: может быть, яйцо по ноге стукнуло, вот она и подвернулась?

Аспирян заведует отделением оперированных мозговиков.

– А самое любопытное, – он, подождав, когда я отсмеюсь, понижает голос, – это то, что самого инсульта-то у него, похоже, и не было. Вот все было, а инсульта – нет…

Мы спускаемся по крутому песчаному склону, выходим на узкий мост через речку с густой водой цвета хаки. Каждое утро, проходя через мост, я вспоминаю про целебный источник, расположенный неподалеку. А также про длинную одинокую трубу, торчащую из берега. Эта труба тянется из-под самой больницы, из нее постоянно выливается в речку нечто. Источник популярен. Говорят, он расположен выше по течению. Но я, сколько ни хожу, не заметил вообще никакого течения, а категории «выше-ниже» плохо применимы к нашей равнинной, болотистой местности.

Вокруг – березы, сосны, бурый отсыревший папоротник. Чтобы увидеть больницу, надо подняться по лесенке от моста. Скоро эта лафа кончится, лесенка зимою превращается в каток. Кряхтя, осиливаю ступени. Сумка сегодня тяжелая, потому что я дежурю сутки, и в ней – продукты питания, бритва, художественная литература и еще разная мелочь.

Мы выбираемся наверх и с ритуальной обреченностью смотрим на застекленную букву «Д», растянутую вширь, с двумя пристройками в качестве ножек – больницу. Нет, на букву она не похожа – слишком длинная. Скорее, на безголового пятиэтажного тролля из серого кирпича и стекла, который присел отдохнуть. Это я сейчас из кожи вон лезу, стараясь подобрать впечатляющее художественное сравнение. В действительности ежеутреннее созерцание этого здания не возбуждает никаких чувств, кроме приевшейся, не слишком острой тоски. И потому отчасти театральны наши вздохи – по причине непротивления судьбе.