Под кодовым названием «Эдельвейс»

– А вы, фрейлейн, злы! Я предложил вам всего лишь попытку как-нибудь договориться с нашим переводчиком. Правда, дело это не простое. Но шансы есть… Например, намекнуть ему на имперский закон, по которому всеми драгоценностями рейха и оккупированного пространства ведает ведомство Гиммлера. И пообещать знакомство с весьма уважаемым зондерфюрером Крал-лертом. И так далее…

– То есть – шантаж?

– Ну зачем же так грубо? Разве нельзя назвать разговор дружеским предостережением? Разбогатеть хотят все, но лишь немногие становятся богачами… Риск минимальный, если он вообще для вас существует… Почему бы не попытаться?

– А потом? Трястись от страха? Например, появитесь вы и любезно предложите знакомство с господином Краллертом…

– Предусмотрительно мыслите, фрейлейн! Действительно: иметь сокровище – значит постоянно подвергаться смертельной опасности.

– Слушайте, Шныряев, – хмуро проговорил Вилли, – я не понимаю одного: а почему вы сами с вашей ловкостью до сих пор не заполучили ожерелье?

– Здесь все ясно: я – русский, он – фольксдойче. Расовое и общественное превосходство на его стороне. Я принадлежу к реалистам, господин оберштурмфюрер! Кто я? Всего лишь капитан РОА, хотя и награжденный немецким крестом. Однако для меня недостижимы даже лычки шарфюрера СС, которые носит наша очаровательная фрейлейн. Иначе, будьте уверены, я бы своего шанса не упустил.

«А упустил бы Кеслер?» – вдруг подумала Кристина.

В этот момент «золотой» разговор прервался – вошел Хейниш.

– Достаточно было времени на размышления? – спросил он Шныряева.

– Так точно, господин оберштурмбаннфюрер!

– Сейчас мы едем и оставляем вас – зовут более неотложные и значительные дела. Надеюсь, вам не надо растолковывать, что делать, с кем делать и как?

– Так точно! Дорогу в гестапо знаю…

– Зер гут! Но безнаказанно и вам не сойдут все эти газетные штучки. И не советую в дальнейшем ссылаться на инструкции сверху. Оттуда идут общие директивы, а статьи в газеты пишутся и редактируются на местах. За это вы и отвечаете! Уразумели?

– Безусловно, господин оберштурмбаннфюрер.

– И последний вопрос. Кто для вас Адольф Гитлер и Бенито Муссолини?

Шныряев растерялся. Почуяв западню, переспросил:

– Что именно вы имеете в виду?

– Прошу отвечать!

Шныряев весь подобрался, словно пружина, и отчеканил:

– Адольф Гитлер и Бенито Муссолини – величайшие гении мирового прогресса всех времен и народов! Хайль Гитлер! – и он выкинул перед собой правую Руку.

– Почему же рядом с ними на стене и ваш фотопортрет? – не скрывая отвращения, спросил Хей-ниш. – Вы тоже принадлежите к мировым величинам?

Вот тебе и усмехающийся Хейниш – приберег к концу разговора эффектный финал. Шныряев оказался крепче. Он лишь заметно побледнел, но не растерялся. Решительно повернулся к стене, содрал собственный портрет, молча изорвал его в клочья, бросил на пол, растоптал сапогами и лишь тогда спросил:

– Вы удовлетворены, господин оберштурмбаннфюрер?

Хейниш с интересом созерцал эту редкую экзекуцию. В ответ на вопрос он одобрительно кивнул головой и неожиданно захохотал:

– Вы начинаете мне нравиться, господин Шныряев! Решительность и действие – вот что я больше всего ценю. Надеюсь, что так же решительно вы покончите и с другим хламом в редакции.

– Будьте уверены, господин оберштурмбаннфюрер!

– Что ж, поверю.

Шныряев провожал их до самой машины. В коридоре умудрился прошептать Кристине:

– Фрейлейн, при случае замолвите за меня словечко…

Кристина Бергер сдержанно напомнила:

– Но вы же причисляете себя к реалистам.

– Потому и прошу смиренно… Я заметил – господин оберштурмбаннфюрер симпатизирует вам.

– Хорошо. Но с одним условием: если сами не будете болтать лишнего, особенно о содержимом чужого нательного белья.

– Понимаю, фрейлейн.

Понял, разумеется, по-торгашески. А Кристина снова вспомнила о Кеслере, о его неистребимой зависти и толстенных чемоданах с награбленным добром. Куда удобнее иметь «златник»!

Глава пятая «СТУДЕНТКА» ВЫХОДИТ В ЭФИР

Вечерней порой обаятельная фрейлейн вторично за время пребывания в Ставрополе шла на конспиративную квартиру. Внутренне настороженная, с беспокойными мыслями. Имела при себе тонкий папиросный листик, исписанный колонками пятизначных цифр. Шла в черной пилотке с серебряным черепом и костями крест-накрест, готовая к любым неожиданностям. Повсюду, на каждом шагу, в переносном и прямом смысле, ее могла поджидать смертельная опасность.

Тогда, в первый раз, ее терзало сомнение: все ли в порядке с явкой, не провалена ли она? Запомнилось надолго, с каким беспокойством, осторожно шла по этой самой улочке в гуще каштанов и плотных посадок чайных кустов, сквозь которые не просто продраться. Она шла затаенная, как человек, который и в сумрачный день прячет свои напряженные глаза под стеклами черных очков. Вспомнилось, как нашла неказистый, одноэтажный домик с входом со двора, с тремя окнами на улицу. Припомнила, как тогда она поначалу миновала его не останавливаясь, хотя визуальный сигнал был в порядке – третье с левого края окно с холодным мерцанием темнело в растворенных настежь оконницах.