Под грузом улик

— Я бы предпочел, чтобы вы успокоились, — заметил Паркер. — Это замечательно, что вам все так ясно, но я не читал «Манон Леско», вы мне не показывали свою промокашку, и я не имею ни малейшего представления о том, что вы обнаружили.

Лорд Питер передал ему свою реликвию без всяких комментариев.

— Я вижу, что бумага грязна и сильно помята, пахнет табаком и русской кожей, из чего делаю вывод, что вы хранили ее в своем бумажнике.

— Не может быть! — изумленно промолвил Питер. — И это, когда вы видели, как я ее доставал! Холмс, как вам это удалось?

— В одном из углов, — продолжил Паркер, — две кляксы — одна побольше, другая — поменьше. Полагаю, кто-то встряхивал ручку. И что в них такого зловещего?

— Совершенно ничего.

— Чуть ниже герцог несколько раз написал свое имя, вернее, титул. Из этого заключаем, что письма были адресованы не близким друзьям и родственникам.

— Полагаю, справедливое заключение.

— Аккуратная подпись полковника Марчбэнка.

— Не похоже, чтобы он что-нибудь замышлял, — добавил Питер. — Он расписывается как честный человек. Продолжайте.

— Небрежная запись о «пяти замечательных» чем-то. Вы находите в этом что-нибудь оккультное?

— Цифра «пять» может иметь каббалистическое значение, но, признаюсь, смысл его мне не известен. Есть пять чувств, пять пальцев, пять великих китайских заповедей, пять книг Моисея, я уж не говорю о таинственных объектах, воспеваемых в народной песне «Под шестом пять пышноцветов». Должен признаться, я всегда хотел узнать, что такое пышноцветы. Но так как я до сих пор остаюсь в неведении на этот счет, вряд ли они нам чем-нибудь смогут помочь.

— Ну вот и все, за исключением фрагмента, состоящего из «ое» на одной строчке и чуть ниже «вой…».

— Что вы из этого заключаете?

— Наверное, «свой».

— Вот как?

— Ну это первое приходит на ум. Или, может, это «двой…» — написано с неожиданным нажимом. Как вы думаете, может, это «двойственный»? Может, герцог писал о двойственном положении, в которое он попал в результате поведения Каткарта? Вы это имели в виду?

— Нет, я иначе понимаю это. К тому же я не думаю, чтобы это был почерк Джерри.

— А чей?

— Не знаю, но могу высказать предположение.

— И оно нас к чему-нибудь приведет?

— Оно объяснит все.

— Так валяйте же скорее, Уимзи. Даже доктор Ватсон потерял бы всякое терпение.

— Тю-тю-тю! Попробуйте сами верхнюю строчку.

— Но там только «ое».

— Да, ну и что?

— Ну не знаю. Поэт, поэма, кое-кто, ситроен — это может быть все что угодно.

— Ну что касается первых, то там не «е», а «э», к тому же написаны эти две гласные почти слитно, как дифтонг.

— А может, это не английское слово?

— В том-то все и дело. Очень может быть.

— О! Понимаю! Французское?

— Уже теплее.

— Soeur, oeuvre, oeuf, boeuf…[33]

— Нет-нет. Первое было ближе.

— Soeur, coeur.

— Coeur. Подождите минуту. Взгляните на росчерк перед этими буквами.

— Постойте-постойте — er-cer.

— Думаю, вы правы. «Percer le coeur» [34] .

— Да. Или «Perceras le coeur» [35] .

— Еще лучше. Тут, кажется, не хватает пары букв.

— А теперь ваша строчка с «вой».

— Какой вой?

— Да не «вой», а «свой».

— Чей?

— Да не «чей», а «вой».

— О Боже! «Сам»! Клянусь Юпитером, здесь стояло «сам». «Сам не свой». A la bonne heure [36] . А дальше, я думаю, «de douleur» [37] или что-нибудь в этом роде.

— Очень может быть.

— Какой осторожный! Уверяю вас, так и есть.

— Ну, предположим, вы правы.

— Тогда это говорит нам все.

— Ничего не говорит!

— А я говорю — все. Подумайте. Это написано в день смерти Каткарта. Теперь — кто из присутствовавших в доме мог написать эти слова: «Тебе не разбить моего сердца… сам не свой от горя»? Переберите всех. Я уверен, что это не почерк Джерри, и он не стал бы пользоваться такими выражениями. Полковник или миссис Марчбэнки? Не похоже. Фредди? Даже ради спасения собственной жизни не станет писать письма на французском.

— Нет, конечно нет. Это или Каткарт… или мисс Мэри.

— Чушь! Это не может быть Мэри. Она бы написала «своя», а не «свой».

— Значит, Каткарт…

— Конечно. Он всю жизнь прожил во Франции. Вспомните его чековую книжку. Вспомните…

— Господи! Уимзи, да мы были слепыми.

— Да.

— И послушайте, что я собирался рассказать вам. La Surete[38] сообщила мне, что им удалось проследить судьбу одной из банкнот Каткарта.

— Кому она была отправлена?

— Мистеру Франсуа — крупному владельцу недвижимости неподалеку от Этуали.

— Который, несомненно, сдает внаем квартирки.

— Безусловно.

— Когда ближайший поезд? Бантер!

— Да, милорд, — по первому же зову Бантер появился в дверях.

— Ближайший паром на Париж?

— Поезд отправляется от вокзала Ватерлоо в восемь двадцать, милорд.

— Мы отправляемся на нем. Сколько осталось до отхода?

— Двадцать минут, милорд.

— Возьми мою зубную щетку и поймай такси.

— Сейчас, милорд.

— Но, Уимзи, какое отношение это имеет к убийству Каткарта?

— У меня нет времени, — поспешно ответил Уимзи. — Но я вернусь через день или два. А тем временем… — Он судорожно начал рыться на книжной полке. — Прочитайте вот это. — Он вручил своему другу книгу и исчез в ванной.