Под грифом «секретно» (СИ)

Хоть здесь было и не обязательно есть, но привычка обедать, причём вкусно, засела во всех глубоко, пару раз на обед были лишь сухпайки со склада и макароны — тогда наши охотники никого не подстрелили, но даже это было вкуснее, полезнее и безопаснее завтрака в столовой лаборатории. Сейчас же на обед была какая-то местная бегающая живность с уже ставшей традиционной кашей, после еды меня отозвал в сторонку Ефимов:

Эй, пойдем поговорим, дело есть.

Чего хотел? — спросил я, когда мы уже достаточно далеко ото всех отошли.

Я знаю, что жетонов у тебя хоть жопой жуй, а мы с пацанами хотели сегодня посидеть, выпить…

В долг не дам. — перебил я его.

А я не занимаю, я вежливо прошу спонсировать своих корешей, можешь и с нами посидеть.

Какой ты сегодня добрый, а почему всего лишь корешей, а не братанов? — сардонически усмехнулся я, меня откровенно забавлял его наезд.

Ты должен помнить, что я ведь могу и по плохому…

Тогда ты, думаю, не забыл и что случается потом… — бросил я ему, заканчивая этот бессмысленный, но забавный разговор.

Впрягать Терникова не хотелось, так как это бы означало, что я вовсе не в авторитете, как он считал, а значит был ему бесполезен, но я абсолютно не волновался из-за Ефимова, полностью полагаясь на свой, уже далеко не раз меня выручавший, навык. Вечером на спаррингах моим первым противником стал мой хороший приятель Пронин, которого я не хотел бить, поэтому после пары его финтов я дождался сильного сигнала об опасности, и сделал, разворачиваясь корпусом влево, полушаг вправо, поймав его руку, и бросил через бедро, закончив бой за полминуты выходом на болевой, заломив ему эту же руку. Продолжать мы оба не хотели. Следующим соперником был Ефимов, с которым мы уже сталкивались на ринге дважды, и оба раза не в мою пользу, но это было больше недели назад, так что сейчас я был намерен разгромно его победить, тем более после его сегодняшней попытки меня прогнуть. Он, видимо, был также настроен и сразу прыжком сократил дистанцию, за что моментально и поплатился, получив мощный удар правой ногой в ухо и челюсть, от которого упал как срубленное дерево. Он вообще всегда очень агрессивно дрался, но такой откровенной глупости он себе ещё не позволял. Я же спокойно присел на землю, ожидая когда он очухается. К этому моменту вокруг нас начали собираться зрители, предполагая интересное продолжение. В себя он пришёл довольно быстро, что здесь не было удивительно, и мы продолжили. Действовал он уже намного осторожнее, тем не менее он продолжал наступать — на этот раз он атаковал быстрыми лоу-киками, совмещая их с прямыми ударами рук в голову, от которых я уходил, провоцируя его на более активные действия, и он не заставил себя долго ждать. Сделав вид, что собирается повторить удар по моей левой ноге, он резко развернулся, собираясь ударить левой ногой с разворота, но я-то знал откуда будет удар, поэтому, не мудрствуя лукаво, просто подсёк его правую ногу в полуприседе, одновременно уходя от его удара. Когда же он, разозлённый, вскочил, то ринулся на меня с серией ударов кулаками, я же старался по возможности их принимать на локти, стремясь сломать ему таким способом руки, и, достигнув желаемого, я пошёл в атаку на вскрикнувшего от боли Ефимова, превращая уже его в отбивную. Зрители зааплодировали, прекрасно понимая, что я унизил его так же, как и унизил недавно одного смазливого урода, только в этот раз жертвой был очень серьёзный и опытный соперник, у которого не оказалось ни единого шанса против меня. Последний сегодняшний бой был против разведчика Зимина — этот поединок я не хотел затягивать, и уже сам наступал. Победил его я за несколько минут, проведя несколько двоек с левой-правой, после чего, когда он слегка дезориентировался, ударил в прыжке коленом в подбородок.

Поднявшись из капсулы перед ужином, меня ожидал поцелуй от Тани со словами, что она соскучилась. Мне хотелось её оттолкнуть — словно прошедший день оставил всё, что было между нами вчера и этим утром в прошлом. Тогда это было мне необходимо, она помогла мне прийти в себя, но сейчас мне было определённо ясно, что к ней меня не тянуло, она не вызывала во мне абсолютно ничего, тем не менее я не мог заявить ей об этом на следующий же день, будто я ею попользовался, а теперь выбрасываю как вещь. И, вернувшись в лагерь, я сидел в одиночестве с пивом, размышляя как же мне поступить, в то время пока Юра опять где-то упрямо бродил.

Примус починяешь? — поинтересовалась у меня подошедшая Катя.

Делаю вид, этот вот ремонту уже не подлежит, а ты разбираешься в их починке?

Нет, только в плохом настроении. Советую убрать его в сторонку — может он сам потом заработает.

И как я без примуса?

Я ж говорю «убери», а не «выбрось», просто отложи его на время — и легче, и всё, глядишь, само наладится.

Наладится? Она сказала мне «не мучай нас обоих», куда уж легче?

Ну и что? Мы часто говорим не то, что думаем, а думаем не то, что говорим.

Кать, спасибо тебе, и за эту глубокую мысль тоже, но я бы сейчас побыл один…

Как знаешь. — ответила она, и, чмокнув меня в щёку, удалилась.