Но я не позволю тебе покаяться перед всеми. — продолжил я, когда он согнулся пополам, терзаемый муками совести. — Они и так знают кто ты, а ты умрёшь всеми презираемый и без шанса на искупление…
Неееет! Пощадите! Простите меня! Молю!
Уже гаснет свет и опускается занавес — ваш спектакль окончен… прощайте, сударь, вам не выйти на бис.
Пока мы с ним беседовали, народ освободил узников и разорвал на клочки псов режима, мучивших их долгое время, и, после краткого всеобщего ликования, мы огромной толпой, к которой постоянно присоединялись очередные крестьяне, двинулись на резиденцию губернатора, скандируя «диктатура пролетариата».
Как вы, Дон Эрнесто? — наконец нашёл я его в толпе.
Как видишь меня избили неписи и чуть было не повесили! Охренеть! И всё это из-за одной паскуды!
Он за это заплатит и надолго запомнит нашу месть, помяните моё слово… — продолжал я отыгрывать роль.
Нас было так много, что по пути мы постепенно разделялись на более мелкие отряды, которые разграбляли дворцы других аристократов, линчуя и их хозяев. Я был уверен, что вскоре вся Жетоновка опустеет, и превратится в музей человеческой алчности, навсегда являясь примером того, что бывает с теми, кто попирает собственный народ.
Оставив стражу ещё тёпленькими, мы ворвались в хоромы губернатора, страдающего «комплексом Бога». Он визжал как истеричная девочка, когда его волокли на улицу и цеплялся руками даже за пол, а также обмочился.
Давайте поговорим! Я верну Дона Серхио!
Нет, мы считаем ниже своего достоинства говорить с таким жалким и никчёмным человечишкой. — выразил я общественное мнение, срывая Маску, тут же унесённую ветром. — Устал от масок. — пояснил я, подбирая её.
Что? Нет, постой! Мы могли бы сходить вместе попариться, нашли бы компромисс… я бы потёр тебе спинку… разрешил бы тебе отхлестать меня веником, да и не только… — проговорил Рафаэль Де Гтярев. — Или хочешь я выдам за тебя свою дочь с большим приданным?
Не сомневаюсь, что у него большое приданное, пусть даже и больше моего, но я не по этой части. — ответил я, рисуя рапирой букву «З» у него на лбу, после чего я в несколько движения срезал ему штаны, и пинком отправил голозадого губернатора в толпу.
На обратном пути вдоль всей дороги, проходящей через Жетоновку, располагались колья, на которых истошно вопила недавняя знать, а я не мог избавиться от чувства вины — ведь это же не реальные люди со своими грехами, а просто неписи, которые ничего плохого не делали, им ведь всего-навсего прописали, будто они плохие и совершали гнусные поступки…
Не могу я так… — произнёс я наконец Эрнесу.
Что именно?
Они не заслуживают подобного — они ничего не делали, у них вообще не было прошлого, это лишь вымысел, за который они сейчас несправедливо страдают.
Или не страдают — ведь они не живые, они лишь создают антураж… и я вот доволен… — злорадно улыбаясь ответил он.
Ты видишь их прототипов, а не их самих, и я всё равно так не могу, даже если они ничего и не чувствуют. Я уже привык к этому миру и воспринимаю здесь всё как реальность… а будь на их месте живые люди, я бы чувствовал лишь удовлетворение…
Не забывай, что за их убийство на тебя ополчаться все неписи и закроют надолго, после чего тебя уберут и из исследования, отправив уже в реальную тюрьму…
Нет, у меня есть Маска и незаконченное дело. — бросил я Эрнесу, разворачиваясь обратно, когда мы уже миновали Плутовку.
Одев Маску, я проткнул первого НПС, и тут же увидел системное уведомление:
Тебе же уже нельзя в Город — неписи посадят, им ведь не важно, что это была эвтаназия и спасение…
Нет. — покачал я головой. — Я был в Маске, но тем не менее испортил отношение до «ненависти»…
В ней можно убивать неписей?
Я кивнул ему, и мы продолжили идти оставшийся путь молча, и, когда уже подошли к логову подполья, Дон Эрнесто увидел убегающего стражника.
Это лейтенант Мартинез! Эта гнида меня избивала связанного! — воскликнул он и помчался за ним.