Под гнетом окружающего

— Михаилъ Александровичъ и не подумаетъ на мнѣ жениться, и я сама никогда не пошла бы за него замужъ, — рѣзко сказала она, поднимаясь со стула. — Я попрошу васъ, — обратилась она прямо къ гостьѣ: — говорить всѣмъ, что эти слухи ложь и что не хорошо и не честно мѣшаться въ чужія дѣла.

Лиза вышла изъ столовой.

— Да что же это она у васъ! Еще графиней не сдѣлалась, а съ благородными людьми, какъ съ холопьями обращается, — обозлилась гостья. — Ну, замужъ не идетъ, такъ еще хуже — любовницей слыветъ… Объ этомъ весь уѣздъ толкуетъ!.. Вѣдь я только изъ вѣжливости предупредитъ васъ намеками хотѣла. А вы и уши развѣсили, повѣрили, что когда-нибудь племянникъ графини можетъ жениться на вашей дочери!.. Да вы на себя, на свой домъ-то только взгляните!

Хозяйка и гостья сцѣпились, какъ двѣ дворовыя голодныя собаки, которымъ бросили кость. Лиза слышала половину всей этой грязной брани и трепетала всѣмъ тѣломъ. Для нея ясно стало, что она сдѣлалась сказкой, предметомъ пересудовъ и толковъ для всѣхъ окрестныхъ жителей.

— Что-жъ, за чѣмъ пошла, то и нашла! — горько усмѣхнулась она. — Цѣлый мѣсяцъ зато была счастлива.

Она задумалась объ этомъ счастьи; почему это даже и оно казалось ей теперь не счастьемъ, а тяжелымъ, горячечнымъ бредомъ, опьянѣніемъ отъ горя.

— Нѣтъ, этого мнѣ мало, мнѣ чего-то другого нужно, — шептала она и скорбно опустила голову на руки.

Въ этомъ забытьи она просидѣла до поздней ночи. Богъ знаетъ, что она думала, что придумала.

V

Невинныя управительскія барышни, между тѣмъ, явились въ слезахъ къ своему папашѣ послѣ сцены съ Лизой.

— Что это вы, мои цыпочки, расплакались? — приласкалъ ихъ нѣжный отецъ, котораго онѣ очень тяготили своею пансіонерскою неспособностью ни къ какому дѣлу. — Ну, стоитъ ли вамъ связываться съ этой дѣвчонкой. Ее вамъ ничѣмъ нельзя пристыдить, у нея весь стыдъ давно потерянъ. А она вамъ всегда можетъ непріятностей надѣлать.

— Да зачѣмъ же она насъ оскорбляетъ, мы честныя дѣвушки! — восклицали, всхлипывая, невинныя барышни.

— А, все-таки, надо терпѣть и молчать, — наставительно говорилъ отецъ. — Вы можете и Михаила Александровича вооружить противъ себя, связываясь съ ней, потому что онъ увлеченъ ею. «Не борися съ сильнымъ», сказалъ премудрый Соломонъ, — окончилъ управляющій, не зная точно, говорилъ это Соломонъ, или не говорилъ.

— Намъ обидно, что онъ эту низкую дѣвчонку выше насъ ставитъ.

— Не выше васъ, нисколько не выше, чистыя мои птички! Онъ, просто, играетъ съ нею, потому что съ такими дѣвчонками можно играть молодымъ людямъ. Хорошо она поетъ, только гдѣ-то сядетъ. Будетъ время, и близко это время, когда онъ ее броситъ, какъ выжатый лимонъ. А вы молчите и ждите. Блаженъ мужъ, иже не иде на совѣтъ нечестивыхъ. Помните, что это въ священномъ писаніи сказано… Графиня стара, не сегодня, завтра умретъ, — тогда Михаилъ Александровичъ самъ себѣ господинъ будетъ и о какой-нибудь Лизаветѣ Николаевнѣ и думать не станетъ. Ему будетъ нужна невѣста со средствами… Ну, тогда и мы подумаемъ, что дѣлать, и мы лицомъ въ грязь не ударимъ. Кто знаетъ, можетъ-быть, тогда Бабиновка-то и съ молотка продастся, можетъ-быть, и мы помѣщиками будемъ… Будущее только одинъ Богъ знаетъ. Въ руцѣхъ Его сердце… Нѣтъ, это не то! — махнулъ управляющій рукою, неудачно подобравъ текстъ. — А и не сдѣлается ничего, такъ все же Михаила Александровича намъ раздражать не слѣдуетъ, потому что не самъ же онъ управлять имѣніемъ станетъ, и намъ же выгоднѣе, если онъ другого управляющаго не возьметъ.

Отецъ поцѣловалъ дочерей и еще разъ замѣтилъ имъ, что надо молчать и терпѣть, что всѣ честные и невинные люди всегда молчали и терпѣли, что это и въ священномъ писаніи сказано. Въ подтвержденіе послѣдняго, управляющій привелъ цитату изъ заповѣдей блаженства и, вполнѣ довольный и самимъ собою, и своими текстами, сталъ пить чай.