Под гнетом окружающего

Михаилъ Александровичъ понялъ, что оставаться въ кабинетѣ тетки было невозможно и не зачѣмъ. Онъ вышелъ отъ нея въ смущеніи и тревогѣ. Передъ нимъ была двѣ дорога: пойдешь по одной — разсердишь тетку, останешься чуть не нищимъ, будешь принужденъ жениться на нищей и попадешь за долги въ долговое отдѣленіе; пойдешь по другой — угодишь теткѣ, заплатишь долги и вольный, какъ птица, обманувъ бѣдную дѣвушку, съ комфортомъ проживешь нѣсколько мѣсяцевъ среди блестящаго общества за границей. Задонскій не могъ рѣшиться ни на то, ни на другое, а между тѣмъ выбрать третью дорогу было не только трудно, но почти невозможно. Впервые онъ началъ мысленно проклинать и свое знакомство съ Лизой, и свое увлеченіе ею. «А что тутъ станешь дѣлать съ своею натурою, если не можешь пройти мимо подобнаго цвѣтка?» съ досадой топнулъ онъ ногою.

Раздраженный, проѣхавшись верхомъ, онъ пришелъ въ комнату, гдѣ сидѣла Лиза за роялемъ, и въ разсѣянности не отвѣтилъ на ея вопросъ: гдѣ онъ былъ? Лиза удивилась этому молчанію и взглянула на Задонскаго; онъ угрюмо ходилъ по комнатѣ, съ досадой похлопывая себя хлыстомъ ко ногѣ.

— Что съ тобой? — спросила она.

— Ничего! — раздражительно отвѣтилъ Задонскій. — Тетка сдѣлала намекъ, что ей было бы непріятно, если бы мы сблизились другъ съ другомъ.

— Ну, и Богъ съ ней! вѣдь мы ее въ долю не примемъ, — засмѣялась Лизавета Николаевна.

— Ее не примемъ, но намъ нужно принять въ долю ея деньги, — сердито проговорилъ Михаилъ Александровичъ.

— Э, Боже мой, мы и безъ нихъ проживемъ! Еще лучше будетъ…

— Да, дѣйствительно, лучше будетъ: ты здѣсь будешь у матери въ каторгѣ жить, а я буду въ столицѣ, въ долговомъ отдѣленіи сидѣть!

Лизавета Николаевна съ удивленіемъ обратилась лицомъ съ Задонскому, повернувъ свой стулъ спинкой къ роялю.

— Какъ такъ?.. Я тебя не понимаю…

— Да, вѣдь я долженъ, и много долженъ. Меня и изъ города выпустили только потому, что знали, какъ богата тетка…

— Я этого не знала…

— Мало ли ты чего не знала!

По лицу Лизы проскользнуло какое-то болѣзненное, тоскливое выраженіе.

— За что же ты на меня-то сердишься?.. Отъ этого легче не будетъ… Но какъ же ты бралъ въ долгъ, не имѣя средствъ отдать?

Михаилъ Александровичъ началъ снова нервно и злобно стегать себя хлыстомъ по ногѣ.

— Какъ это я сошелся съ тобой, не зная навѣрное, можно ли будетъ жениться? Какъ это ты отдалась мнѣ, зная, что мужчинѣ не слѣдуетъ отдаваться до свадьбы? — раздражительно говорилъ онъ съ насмѣшкой и упрекомъ въ голосѣ.

— Что же это, упреки? — поднялась съ мѣста Лиза, вся блѣдная и строгая. — Я тебя не стѣсняю…

Она, едва переступая, пошла прочь. Ее до глубины души оскорбили эти необдуманныя и нахальныя слова. Она еще не знала, какъ обращаются люди съ своими любовницами и женами. Она показалась Задонскому въ эту минуту вдвое прекраснѣе, чѣмъ когда-нибудь. Онъ удержалъ ее.

— Полно, Лиза, что съ тобой! Я раздражился, а ты сейчасъ и бросаешь меня.

Михаилъ Александровичъ обнялъ за талію, плачущую дѣвушку.

— Полно! Вотъ ты, малютка, какая! Я говорилъ, что спасать и прощать труднѣе на дѣлѣ, чѣмъ въ мечтахъ… Ну, разбрани меня, отведи душу, и конецъ весь!

— Что толку-то? — тихо и грустно прошептала Лиза.

Задонскій продолжалъ утѣшать ее. Мало-по-малу она немного поуспокоилась, и на ея лицѣ опять появился румянецъ и заиграла полугрустная улыбка. Лиза, попрежнему, начала строить различные планы насчетъ будущаго.

— Ты говоришь, что намъ безъ помощи тетки нельзя, жить, — разсуждала она. — Но развѣ мы оба не молоды, не имѣемъ силъ? Ты еще служить можешь, я буду работать. Правда, мы будемъ бѣдны, мы будемъ тяжело пробивать свой путь, но зато, какъ сладко будетъ намъ сознавать, что мы пробили его сами, не кланяясь никому, не нуждаясь ни въ комъ.

— Дитя, дитя, мечты-то какія у тебя свѣтлыя! — ласкалъ ее Задонскій, какъ ребенка. — Только какъ это мы долги-то заплатимъ изъ своихъ трудовыхъ денегъ? Тутъ вѣдь тысячи отдать надо. И какую это работу возьметъ моя крошка? И что я могу дѣлать?

Лиза снова нахмурилась.

— Такъ ты думаешь, что и ты, и я, мы оба можемъ жить только на содержаніи у другихъ людей?

— Не на содержаніи, но, все-таки, на первое время намъ нужна посторонняя помощь.

— Ты также увѣренъ, что я не могу работать? — еще серьезнѣе допрашивала Лиза.

— Ну, конечно!.. Я знаю, что ты не привыкла къ труду, и не хочу дѣлать изъ тебя чернорабочей…

— Значитъ, все, что я постоянно говорила о будущей нашей жизни, о твоемъ честномъ трудѣ, о своей усиленной работѣ — ребячество?

— Мечты!

— Зачѣмъ же ты не сказалъ мнѣ этого раньше? Зачѣмъ соглашался со мной прежде?

— Дитя, я такъ люблю, когда ты мечтаешь…

— Мы вѣдь, кажется, не въ куклы играемъ!

Лиза встала.

— Ты былъ правъ, говоря, что спасать людей трудно, — проговорила она. — Но, кажется, это не потому трудно, что у спасителей нѣтъ желанія помочь падшимъ, а потому, что падшіе не хотятъ сдѣлать ни одной попытки къ своему спасенію… Если ты будешь сидѣть на мѣстѣ, и все, что я предлагаю попробовать, будешь называть ребяческими мечтами, то, конечно, тутъ и толковать не о чемъ.

— Ты опять разсердилась! — сказалъ Задонскій.