Под гнетом окружающего

— Да какъ же, отецъ мой родной, не взгрустнуться! — закачала она изъ стороны въ сторону головой, убиваясь отъ горя. — У всхъ-то мужья есть, одна я сирота горемычная вдовствую… Ухалъ, и прощай не сказалъ!.. Вдь вотъ теперь смотрла я, смотрла на васъ, и вспомнилось мн, какъ онъ утромъ еще сегодня, голубчикъ мой, на этомъ самомъ мст сидлъ, чай съ нами пилъ… Мою я стаканчикъ, а самой такъ и кажется, что не вы изъ него пили, а мой Николаша пилъ…

— Ну, авось скоро вернется! — замтилъ Иванъ Григорьевичъ, добродушно улыбаясь.

— Нтъ, батюшка, чуетъ мое сердце, что въ послдній разъ мы съ нимъ пожили… О-охъ! останусь я одна на бломъ свт,- неутшно заливалась Дарья Власьевна горькими слезами.

Иванъ Григорьевичъ поднялся съ мста и взялся за фуражку.

Вс распрощались съ гостемъ; онъ дружески пожалъ руку молодой двушки и неспшными шагами вышелъ изъ дому. Передъ нимъ, извиваясь, тянулась длинная, покрытая грязью и озаренная луннымъ свтомъ дорога изъ Бабиновки въ село Приволье. Молодой человкъ снялъ фуражку и пошелъ, опираясь на сучковатую толстую дубинку, открывъ свой лобъ встрчному свжему втру. Черезъ часъ ходьбы онъ увидалъ въ полутьм блестящую змйку родной Желтухи, и вскор вдали заблли освщенныя луной стны каменной церкви села Приволья, которое, разбросавшись по берегу Желтухи, доходило до самаго угла, образуемаго Желтухою и большой судоходной ркой, и шло дале по берегу этой большой рки пестрымъ и плотнымъ рядомъ красивыхъ избъ, амбаровъ, ригъ и тому подобныхъ построекъ. Церковь на берегу Желтухи, окруженная кладбищемъ, какъ-то отдалилась отъ прочихъ построекъ, и около нея жался только чистенькій, городской постройки домикъ священника, гд уже было совсмъ темно, и куда направлялся Иванъ Григорьевичъ.

II

Даровой лтній учитель, студентъ кедининской академіи и сынъ священника изъ села Приволья, Иванъ Григорьевичъ Борисоглбскій, возвратясь изъ Бабиновки, лежалъ съ сигарою въ зубахъ въ своей комнатк въ дом отца. Ему не хотлось спать, какія-то смутныя, не то тоскливыя, не то сладкія чувства наполняли все его существо. Онъ снова былъ на родин, въ своемъ отчемъ дом, «подъ тми самыми березами, съ которыхъ, по его выраженію, рвали сучья для его порки»; передъ нимъ въ этотъ, день прошли вс лица, мелькнули вс картины, съ которыми тсно и неразрывно связывалась вся его прошлая, то скорбная, то задушевно и тепло пережитая жизнь.

Онъ родился на томъ краю села Приволья, гд начинаются владнія Баскаковыхъ. Эти два помстья, Бабиновка и Приволье, столь близкія другъ къ другу, представляли рзкій контрастъ, и на ихъ судьб, какъ это всегда бываетъ, вполн отразилась судьба ихъ владльцевъ. Мы видли, что за жизнь шла въ Бабиновк, теперь мы должны заглянуть въ Приволье, тмъ боле, что характеры и жизнь нашихъ дйствующихъ лицъ сложились всецло подъ вліяніемъ этихъ деревень.

Село Приволье издавна принадлежало князьямъ татарскаго происхожденія Мурзатовымъ и только въ послднее время перешло въ руки графини Серпуховской, послдней дочери послдняго изъ князей Мурзатовыхъ. Въ давно-былыя времена Мурзатовы жили въ столиц и играли значительную роль при двор. Не имя никакой возможности управлять лично своимъ имніемъ, они посылали туда управителей, приказчиковъ, конторщиковъ и тому подобный, наживавшійся въ деревн, людъ. Тогда это село помщалось еще за нсколько верстъ отъ большой рки и носило названіе «Никитинскаго погоста». Крестьяне, кром взноса оброка, отработывали чуть ли не пять дней въ недлю на барщин и были разорены въ конецъ. Не мене гибельно дйствовало на нихъ сосдство города Никитина съ его кабаками и мелкими заработками. Додлаетъ, бывало, крестьянинъ что-нибудь въ город, добудетъ грошъ и снесетъ его тутъ же въ кабакъ. Жены почти не видали своихъ мужей и отбывали за нихъ всю домашнюю работу въ небарщинные дни. Не богатли и Мурзатовы. Имъ то-и-дло доносили изъ деревни, что мужики пьянствуютъ и не могутъ выплачивать оброковъ. Негодуя на управляющихъ, видя, какъ они богатютъ, Мурзатовы смняли ихъ почти ежегодно, и каждый новый управитель приносилъ съ собою свой взглядъ на дло, свои порядки и еще боле путалъ и разорялъ крестьянъ. Изъ преданій видно, что жители «Никитинскаго погоста» нердко убивали управителей, поджигали ихъ жилища, или просто бжали на большія дороги и въ лса промышлять разбоемъ. Наконецъ, одному изъ Мурзатовыхъ пришла въ голову благая мысль: онъ ршился не тратить денегъ на жалованье управляющимъ, призвалъ къ себ старосту, выругалъ его мошенникомъ, оттаскалъ за бороду, и посл этого поощрительнаго приступа приказалъ хоть родить, а доставлять въ годъ извстную сумму оброка. Староста почесалъ въ затылк и общалъ свято и нерушимо исполнять волю барскую. Мужики, узнавъ отъ старосты, сколько съ нихъ требуютъ, стали толковать, что они не могутъ платить оброка. Только одинъ изъ нихъ, старый, хитрый раскольникъ, замтилъ, что онъ, хоть убей его, не можетъ платить требуемой суммы, а что, пожалуй, онъ и больше бы заплатилъ, если бы его совсмъ освободили отъ барщины.