Под гипнозом

Сегодня моей целью было вернуть её в тот день, когда умерла её мать, но для начала мне хотелось отвести её в безопасное воспоминание. Что-то, что она могла бы рассказать и показать, как и другие успешные путешествия в прошлое.

— Ты в абсолютной безопасности, Оливия, — сказал я тихо. — Нет ничего, что могло бы причинить тебе вреда. Тебе сегодня исполнилось шесть лет, и пора спать. Где ты?

— В башне, — пробормотала она. — У меня был чудесный день. Подарки лежат по всему полу. Ивана говорит, что они могут полежать здесь сегодня, но завтра всё нужно будет аккуратно убрать.

— Она сейчас там? — Она по-детски улыбнулась. — Что она делает?

— Ивана читает мне сказку. «Почему мачеха такая жестокая?» — спрашиваю её я. «Именно так чаще всего изображаются в сказках мачехи», — говорит она. «Почему?» «Потому что она не в силах прекратить ревновать свою падчерицу, я полагаю». Я хмурюсь. «Но ты не такая?» «Конечно же нет», — говорит она и расплывается в наглой ухмылке. «Но могла бы, если бы не любила тебя так сильно». Я киваю. Это кажется для меня совершенно логичным. «Ивана?» «Да, дорогая». «А почему Золушка не расскажет своему папе о том, как её мачеха и сестры с ней поступают?» «Быть может, потому что Золушка была слишком хорошей, чтобы сплетничать о ком либо. И, я считаю, она могла подумать, что если бы её папа узнал об этом, то ему было бы очень, очень трудно сделать выбор между ней и мачехой, так как он любил их обеих». Я хмурюсь и думаю о том, что она говорит. Это довольно шокирующая для меня информация, что отец Золушки любил их одинаково. «Ты думаешь, что он мог бы выбрать злую мачеху, а не хорошую, добрую Золушку?» — спрашиваю я. Ивана скрывает улыбку. Взрослые всегда так делают. «Наверное, нет», — говорит она и закрывает книгу. Я вжалась спиной в подушки. «Если бы я была им, то выбрала бы Золушку», — говорю я. «Я бы тоже», — шепчет она и целует меня на ночь, переключая лампу на синий ночник, и тихо выходит из комнаты. Я слышу эхо от её туфель, пока она спускается по ступенькам башни. А после я смотрю в ночноё небо, полноё звезд, гадая при этом, где моя мама. Начинаю чувствовать себя всё более и более сонной. И засыпаю.

Она замолчала и я уже собирался отвести её в тот день, когда умерла её мать, как вдруг она снова заговорила, и я понял, что здесь есть больше воспоминаний, гораздо больше.

— Меня будит царапающий звук. Я хочу спать. Я не хочу просыпаться, но звук становится громче. Я открываю глаза и прислушиваюсь… и вдруг я просыпаюсь. Это не царапание, которое мне послышалось, а звук когтей, звук собачьих когтей поднимающихся по каменным ступеням башни. Вместе с собачьей, есть ещё одна поступь. Гораздо тяжелее и устойчивей. Шаг за шагом они идут вверх. Я прижимаю своё одеяло к подбородку и задерживаю дыхание. Дверь открывается.

Её конечности начали беспокойно вздрагивать.

— Кто пришел к тебе в комнату?

— Садовник Том и его питбуль Тигр, — сказала она. Дрожь проявляется в её голосе. — Я боюсь их. Я хочу, чтобы они ушли.

— Ничто не может навредить тебе, Оливия. Ты просто наблюдаешь за этой сценой из очень безопасного места.

— Тигр заходит в комнату, его шаги шумные. Этот звук заставляет меня леденеть. У него мощные челюсти, а также он очень сильный. Я видела, как Том тренировал его в саду. Под его блестящим, черным мехом извиваются и бугрятся мускулы. Его широкая, квадратная голова поворачивается в мою сторону, а его маленькие свинячье глазки находят меня. Я боюсь Тигра. «Внимание», — говорит Том, и Тигр выходит на середину комнаты. Он не сдвинется с этого места, пока Том не даст ему команду уйти. Его жёлтые глаза не мигают. Он открывает пасть и начинает шумно дышать. Слюни капают на пол. «Я не хочу», — говорю я Тому. — «Пожалуйста. Это всё ещё мой день рождения, и папа говорит, что мне дозволено делать всё, что я хочу на мой день рождения». Том смеется. — «У меня есть для тебя подарок на день рождения». «Я не хочу», — говорю я. Тигр начинает рычать. Этот звук пугает меня. Я начинаю плакать. «Прекрати», — ругает меня Том. — «Я не могу выносить, когда ты так делаешь». Рычание Тигра становится всё более свирепым. Из пасти начинает выступать пена. Том заставляет снять меня штанишки. Затем он наклоняется своим ртом ко мне между моих ног… и лижет, и сосет мне… там внизу…., а потом моя голова начинает кружиться, и через некоторое время моё тело словно плывет.

Я вскочил со своего места, ошеломленный начал ходить по комнате, прижав руки ко лбу. Я не мог в это поверить. Я обнаружил белую сову. И ею был чертов садовник! Шипение чистой ненависти вырвалось из моего горла. Отвращение, подобно пальцам, впившимся в мои кишки, царапало, рвало и кололо. Педофилия никогда не переставала ошеломлять меня, неважно сколько бы раз я не слышал об этом. Как эти больные люди могут разрушать невинных маленьких детей.

Ублюдок. Больной, больной ублюдок.