Под флагом России

Часа через 3 или 4 по снятии с якоря, мы шли в Тихом океане, который не замедлил опровергнуть легковерно присвоенное ему название и дал себя почувствовать своей громадной NO-й зыбью. Старенький пароход «Vakanouramaru» стал сначала клевать носом, а там и переваливаться с боку на бок, NW свежел, свист ветра между снастями переходил уже в гул, становилось холоднее, показались снежные верхушки гор. На другой день к вечеру мы вошли в бухточку Онигояма, в Зенди-бай. Морские пароходы не могут по мелководью подходить к городу Сендаю (соединенному с Токио железной дорогой), поэтому из Онигояма в Сендай постоянно ходят туда и обратно мелкосидящие шхуны, и кроме того вырыт канал, по которому ходят шаланды с грузами. Бухта Онигояма — один из тех прелестных уголков, которыми так изобилует Япония; она не велика, но закрыта от всех ветров, и в то время, когда в море бывает крупная зыбь и свежий NW, там царствуют мир и тишина на зеркальной поверхности. В этой бухте, по-видимому, больше 4—5 судов стоять не могут, и для европейцев она еще не открыта. На другой день мы пошли дальше, NW уже ревел и к вечеру задул с силой шторма и со снегом; команда несколько раз с палубы сгребала снег лопатами. Наконец мы вошли в Сангарский пролив. Да нелегко плавать в такое время и при таких условиях! «Студеный ветерок» от того же благодетеля NW при морозе в 2° щипал уши и пронизывал насквозь; надо быть на палубе, чтобы хорошо прочувствовать, как много холоднее в море, чем на берегу при той же температуре — места не найдешь, чтобы укрыться от ветра! Что же они, бедные, должны были испытать на парусной шхуне без отопления, потому что, если и есть на «Крейсерке» печурка, то не всегда можно огонь держать в ней. В такой шторм 82-тонную скорлупу треплет так сильно, что о горячей пище нечего и думать! Мы вошли в Сангарский пролив — кругом на берегу все было бело. Вместо того зеленого и окруженного сосновым лесом Хакодате, с его красивым расположением у подножия невысокой горы, каким мы привыкли его видеть летом, теперь, со своей копотью и дымом, он только портил картину зимнего ландшафта. На улицах появились сани только для тяжестей, а «извозчики», те же — «дженрикши», т.е. люди, везущие этот двухколесный экипаж, были обуты в те же легонькие соломенные сандалии, как и летом, точно для них зимы и не существовало. Вообще я убедился, что для всей северной Японии зимы действительно не существует, жители как будто ее умышленно игнорируют. Единственная в Хакодате гостиница содержится китайцем со свойственной этой породе людей нечистоплотностью, сильно напоминавшая собою наши жидовские постоялые дворы со всеми обитателями и обитательницами в окружающей мебели. Мы сразу стали собирать сведения и оканчивать приготовления к экспедиции. Нового, однако, мы ничего не узнали, все, что здесь было известно — узнали и в посольстве. Вице-губернатор Хакодате дал нам переводчика, маленького, очень подвижного человека, долгое время бывшего на Сахалине и очень недурно изъяснявшегося по-русски. Г. Козима-Кураторо нам оказывал неоцененные услуги в дальнейшем пути и нес несносную службу переводчика с замечательным терпением, вообще он меня всегда поражал своим философическим отношением к жизни и ее невзгодам: никогда он не выходил из себя, не сердился, не печалился, и все трудные положения разрешались у него веселым искренним смехом. Ввиду аварии парохода «Владивосток» наш вестовой, консервы, ружья, патроны, метеорологические инструменты — все это должно было прийти на следующем японском пароходе, так что волей-неволей приходилось ждать — этим временем мы и воспользовались, чтобы заказать себе шубы, шапки, рукавицы и пр. В этом деле нам много помог наш милейший и весьма между японцами популярный священник — миссионер отец Сергий Глебов. Среди православных японцев нашелся портной Павел-сан («сан» прибавляется к каждому имени), который взялся мастерить нам две шубы в три дня и даже очень хорошо их мастерил; чтобы поспеть к сроку, он целую ночь бегал по городу в поисках за лисьими шкурами. Сами мы тоже бегали по городу, чтобы приобрести «ложку и плошку», потому что, бывая на японских вечерах по приглашению японских морских офицеров, мы немного познакомились с японской кухней и способом питаться, держа в руках две палочки, предназначенные заменять и ложку, и вилку... С высоко-гастрономической точки зрения все эти «frutti di mare», «трепанги», сырая рыба с соей, гребешки, морские животные, морская капуста, может быть, и очень вкусны, но ограничиваться этим питанием на морозе и в течение нескольких месяцев было бы во всяком случае не сытно. Впоследствии наш вестовой приходил в совершенное изумление и отчаяние от отсутствия хлеба на столе. «Неужели без хлеба, ваше благородие?» Мы постарались добыть сухарей и самое необходимое для снаряжения кухонного ящика 24 декабря вечером я посетил нашу маленькую церковь, где шла всенощная под Рождество Христово: служил отец Сергий. Как известно, все церковные книги и служба переведены на японский язык епископом Николаем. Чудно мне было стоять в своем храме и слушать молитвенные слова на таком непривычном и диком для нашего уха языке. Особенно оригинально выходило японское церковное пение. Прислушиваясь к японским молитвам, можно уловить мелодию, но она построена на совершенно иной гамме, чем наша, европейская, и приучить японцев к нашей гамме, я думаю, очень трудно, поэтому и простые, несложные аккорды русского церковного хора, исполненные японцами, получают свой крайне оригинальный характер; не фальшиво, но что-то не так. Японцы, за которыми я наблюдал, весьма внимательно и набожно слушали службу; большинство сидело по-японски на полу, дети сновали свободно между молящимися... Нечто жуткое закрадывалось в душу, слушая эту великую всенощную великою праздника. Невольно теснились воспоминания о далекой родине, о бедных товарищах, погибших или еще живых, ожидавших, быть может, нашей помощи...