Под девятой сосной в чистом поле

Когда мы вошли в магазин, Полинка уже пластинку сменила – ругалась на бывшего председателя колхоза, своего соседа Ивана Макарыча. Оставшись не у дел, Иван Макарыч устроился в церковь звонарем. Но так как на колокольне не хватало главного колокола, звонить ему приходилось редко и свободного времени было с избытком, то Иван Макарыч посвятил его работам по дереву. И первым делом смастерил десяток затейливых скворечников и разукрасил ими березу возле своего дома на манер новогодней елки.

Скворцам это пришлось по вкусу, и они плотно заселили дармовое жилье. А тетка Полинка не уставала жаловаться, что соседские скворцы на ее огороде червей воруют.

– Ишь, повадились! – шумела она. – Мне самой червей на грядках мало! Червь – он в огороде самый полезный житель. Я б им показала, да некогда. – Тут она вспомнила свою вторую беду: – Вот, бабоньки, печь перекладывать собралась. Уж и с Петрушей-печником сговорилась. Уж он мне и глины накопал в овраге. Уж он мне и кирпич достал – да такой ладный, один в один. Так что думаете? Скрали! С под самых окон увели.

– Не иначе сам Петруша и скрал, – подсказал Паршутин с вредной улыбочкой. – Да по второму разу кому-нибудь и продал.

– Не ври! – тетка Полинка забрала покупки и пошла к двери. – Петруша сроду чужого не брал. Не то что некоторые.

– Кого имеете в виду? – с обидой подбоченился Паршутин. – Не нас ли?

– Я б тебе сказала, да некогда, – и Полинка хлопнула дверью.

Тут настала почему-то Алешкина очередь.

– Теть Аль, – спросил он продавщицу, – а где печник живет? Нам папа велел его найти, печку складывать.

– Да неподалеку отседа, в Пеньках.

– В пеньках? – недоверчиво переспросил Алешка. – Как муравей?

– Деревня так называется – Пеньки, – пояснил с усмешкой Паршутин. – Две версты отседова. Вдоль по речке.

Не успел я опомниться, а мы уже шагали с Алешкой узенькой тропкой вдоль берега. В эти самые Пеньки. До которых – две версты.

На первой версте Алешка трещал:

– Понял, Дим? Папа не велел заниматься иконой, так? Он попросил разобраться с кирпичами, так? А что мы нашли под кирпичами? – И сам себе ответил: – Мы нашли там вещественное доказательство в виде ключей от церкви! Так?

Я молча кивал. Но про загадочно исчезнувшие ключи не спрашивал.

– Если мы найдем того, кто украл кирпичи, то найдем и того, кто спрятал ключи. Так? И я думаю – это один и тот же человек. Который крадет все подряд. Кирпичи, иконы, деньги. Ему все годится. Так? И папа нам ни слова не скажет. Мы ведь ничего не нарушим. Так?

Я молча кивал и думал: кого он уговаривает – себя или меня? Но не додумал – вторая верста пошла.

– Я думаю, Дим, – вдруг брякнул Алешка, – это прокурор икону украл.

Я и тут смолчал. На этот раз от изумления. Дар речи потерял. И буркнул:

– Переведи.

– Запросто! Прокурор подделал ключи, залез в церковь и украл икону, а ключи спрятал в кирпичи. А тот, кто у прокурора украл кирпичи, заодно прихватил и ключи. А кирпичи…

Здорово. Ключи-кирпичи… Голова заболела.

Тут тропинка круто свернула от реки в поле, пробежала среди высокой травы и громадных развесистых стволов зловредного борщевика и вывела нас к деревне Пеньки.

Вообще-то никаких пеньков здесь не росло да и никакой деревни не было. Было всего два дома и один колодец. У колодца старушка в кожаной куртке и теплом платке вертела ворот, вытаскивая из глубины тяжелое мокрое ведро.

Мы ей помогли и спросили:

– А где живет печник дядя Петруша?

– Да вон, в крайнем дому, не ошибетесь.

В крайнем дому… А какой из них крайний, если их всего два?

Но и в самом деле мы не ошиблись: на калитке одного из крайних домов висела фанерка, а на ней фломастером было написано:

«Печьник.

Ложу печи и камины».

Алешка побарабанил по фанерке костяшками пальцев.

– Иду! – раздалось в ответ из дома. И вышел седенький старичок с палкой, так согнувшийся в пояснице, будто что-то потерял на полу и все время разглядывает: и куда ж оно делось?

Он дошаркал до калитки, щелкнул шпингалетом, вскинул голову и взглянул на нас чистыми прозрачными глазами:

– Клиенты! Заходьте. Обговорим.

А чего обговаривать-то? Я толком и не знал. Впрочем, мое дело – тылы обеспечивать. А если что – «Забыл!»

Дед Петруша провел нас к старой липе, под которой стояла врытая в землю скамеечка, кряхтя уселся, поставил перед собой клюку, положил на нее узловатые пальцы, а на них – подбородок. В такой позе он казался устойчивым на века.

– И чего будем делать?

– Папа велел про печку разузнать, – объяснил Алешка.

– И какую будем ложить?

– Ложить? – не понял я.

– Складать, – еще «понятнее» объяснил дед. – «Голанку», «шведку», либо русскую?

– Русскую, – выбрал патриот Алешка.

Дед вскинул голову и с удовольствием глянул на него:

– Это хорошо. Значит, изба у вас большая.

– У нас этой избы… – начал было я, чтобы докончить – «вообще еще нет», но Лешка наступил мне на ногу.

Сидеть под липой и вести неторопливые разговоры про всякие «голанки» было хорошо. В ее кроне шебуршали всякие птицы, а по траве бегали солнечные зайчики, когда ветер шевелил над нами густую листву.