— Надо, пожалуй, перед уходом еще разок повторить семьдесят восьмой, сказал Уильям, кивнув в сторону лежавшей на столике кипы старых сборников рождественских псалмов.
— Что ж, давайте, — отозвались музыканты.
— С семьдесят восьмым придется поканителиться — это уж непременно. С ним всегда бывало много мороки, еще когда я был мальчишкой-певчим.
— Стоит того — хороший псалом, — сказал Майкл.
— Так-то оно так, но все-таки он меня иной раз до того, бывало, доведет, что, кажется, схватил бы и разодрал в клочья. Но псалом хороший, ничего не скажешь.
— Первая строчка еще туда-сюда, — заметил мистер Спинкс, — а как дойдешь до «О человек», тут-то и начинается.
— А вот мы сейчас за него возьмемся и поглядим, что получится. За полчаса мы его одолеем, он у нас будет как шелковый.
— А, черт! — блеснув очками, воскликнул вдруг мистер Пенни, нащупав что-то в глубине своего бездонного кармана. — Вот голова садовая! Мне же надо было зайти по дороге в школу и отдать этот ботинок. И как это я забыл, ума не приложу!
— Ум человеческий имеет свои слабости, — значительно покачав головой, произнес мистер Спинкс. Мистер Спинкс считался человеком ученым и выражался соответственно своей репутации.
— Придется занести его завтра утром. Разрешите, я уж и колодку выну, миссис Дьюи?
Тут он извлек из кармана деревянную колодку и положил ее перед собой на стол. Трое или четверо из присутствующих проследили за ней взглядами.
— А знаете, на чью ногу делалась эта колодка? — продолжал сапожник, видя, что компания проявляет к ней интерес, превысивший его ожидания, и, взяв колодку, поднял ее для всеобщего обозрения. — Я ее сделал для отца Джеффри Дэя, того, что лесником в Иелберийском лесу. Сколько я ему по этой колодке башмаков сшил — не счесть! А когда он умер, колодка пошла для Джеффри, только пришлось чуть-чуть ее подправить. Да, занятная колодка, говорил он, бережно ее поворачивая. — Вот тут, видите (он показал на толстый кусок кожи, прибитый к мизинцу) у него с детства большущая мозоль. А тут (показывая на прокладку, прибитую сбоку) ему лошадь копытом наступила — как только нога цела осталась! Копыто вот сюда пришлось. А сейчас мне Джеффри новую пару заказал, вот я и ходил к нему узнать, не надо ли еще на мозоль прикинуть.
Пока мистер Пенни разглагольствовал, его левая рука, словно без ведома хозяина, подобралась к кружке с сидром; торопливо договорив последние слова, он поднес кружку ко рту, и постепенно почти вся его физиономия скрылась за донышком запрокинутого сосуда.
— Так вот я и говорю, — продолжал мистер Пенни, осушив кружку, — надо мне было зайти в школу, — он опять полез в свой бездонный карман, — отдать этот ботинок, ну да ладно, наверно, и завтра утром будет не поздно.
Он вынул из кармана и поставил на стол маленький, легкий, изящный ботиночек с починенным каблуком.
— Новой учительницы?
— Ее самой, мисс Фэнси Дэй. Ну и красотка же она, я вам скажу, загляденье. И как раз в пору замуж идти.
Взгляды всех присутствующих сошлись, как спицы у колеса, на стоящем посреди стола ботинке.
— Это какая же Фэнси — уж не дочка ли Джеффри? — спросил Боумен.
— Она и есть, — отвечал мистер Пенни, глядя на ботинок и как бы обращаясь только к нему одному. — Будет теперь у лас учительницей. Слышали небось, что Джеффри посылал дочку в город.
— А чего ж это она на рождество в школе осталась, мистер Пенни?
— Уж не знаю чего, а осталась.
— А я знаю почему, а я знаю, — пискнул кто-то из детей.
— Почему? — заинтересованно осведомился Дик.
— Преподобный Мейболд боится, что ему одному с нами завтра не справиться, вот он и говорил, что она придет раздавать тарелки и посмотреть, чтобы мы не изгваздались. Потому она и не уехала домой.
— Значит, она в этом ботинке завтра в церковь пойдет, — догадливо заключил сапожник. — Не люблю я чинить обувь, которую не сам делал, да отец ее мой старый заказчик, глядишь, и она ко мне еще раз придет.
Ботинок, предназначенный облекать ножку прелестной незнакомки, стоял на столе между кувшином с сидром и свечой, и надо признать, что был он премиленький. Все в нем — гибкий подъем, округлый носок, под которым так и виделись уютно прикорнувшие пальчики, царапины от уже забытых проказ — все по-своему, но убедительно говорило о красоте и веселом нраве той, которая его носила. Дик смотрел на ботинок с неизъяснимым чувством: ему казалось, что он не имел права этого делать, не спросив разрешения хозяйки.
— И что я вам еще скажу, соседи, — продолжал сапожник, — хоть непривычному глазу этого и не заметить, а мастер сразу скажет, что ботинок с колодкой схожи, хоть в колодке трудно уж признать образ и подобие божье, а ботинок до того аккуратно сработан, что сердце радуется, и в Кэстербридже такая пара стоит никак не меньше десяти с половиной шиллингов. Вам и невдомек, а мне ясно как божий день, что это вот — отец, а это — дочь.
— Очень может быть, что сходство и впрямь есть, мистер Пенни, — сказал Спинкс, — небольшое сходство, так сказать, весьма отдаленное сходство. Но у меня, видно, не хватает воображения, чтобы его усмотреть.
Мистер Пенни поправил очки.