Под чужим небом

— Пустой разговор, капитан... Мне пора. Простите за то, что украл у вас драгоценное время. — Асада торопливо попрощался. Это была добрая примета.

Несколько минут Токунага и Таров молчали: каждый был занят своими думами.

— Таров-кун, ты говорил, что хорошо знаешь Забайкалье?

— Да, я много лет жил там.

— Село Бичуру знаешь?

— Слышал. А почему ты спрашиваешь об этом?

— Сейчас у майора Катагири я встретился с представителем БРЭМ. Фамилию его не запомнил, рекомендовался полковником русской армии. В том селе живет агент по кличке «Ногайцев». Оставлен еще атаманом Семеновым в девятнадцатом году. Полковник говорит, у «Ногайцева» есть дочь Ксения, работает птичницей в колхозе. Русская красавица! Бюро по делам российских эмигрантов готовит «Ногайцеву» новогодний подарок, посылает связника... Понадобятся твои советы.

— Хорошо. А я полагал, БРЭМ — благотворительная организация.

Токунага дружески посмеялся над несмышленностью коллеги.

— Благотворительные организации возглавляют сентиментальные старушки, а не генералы, — поучающе заметил он. — Во главе БРЭМ стоит наш друг, генерал Лев Филиппович Власьевский.

— Там же был генерал Бакшеев?

— Теперь — Власьевский. Они не только шпионов и террористов готовят, но даже создают вооруженные отряды из эмигрантов. Зря деньги никому не платят, дорогой Таров-кун.

— Эту истину я давно уразумел, Токунага-сан. На вечер у нас какие планы?

— Явка с агентом «Валет». Да китаец, знаешь же...

— Ну, ну, вспомнил. Когда он уходит?

— В понедельник.

— Ты сам поедешь с ним?

— Да.

— Далеко?

— До Халун-Аршана.

— Не ближний свет. А я думал: посетим «Модерн», послушаем музыку.

— Рад бы в рай, да грехи не пускают. Кажется, так говорит русская пословица? — Токунага прекрасно владел русским языком и любил при случае козырнуть этим.

Казаринов, как всегда, был в бодром настроении. Ермак Дионисович заражался оптимизмом и кипучей энергией своего наставника. Ни возраст, ни постоянное напряжение вроде бы не влияли на него. Михаил Иванович придирчиво выяснял все, что известно Тарову о «Ногайцеве» и «Валете». Когда с этим было покончено, Ермак Дионисович поделился своими наблюдениями в отношении Пинфаньского военного городка, сообщил о возникшем у него намерении пойти на открытый разговор с Асадсй.

— Я согласен с твоим выводом: есть все основания полагать, что Асада и его коллеги работают на бактериологическую войну. — Казаринов поднялся и зашагал по комнате — первая примета взволнованности. — Но идти ва-банк с Асадой — дело рискованное, весьма. Никогда не поймешь, что на уме у японца. Помнишь, я как-то цитировал слова одного мудрого человека: японец не лжет, но ему никогда не приходит в голову говорить вам всю правду? Очень верные слова!

— И все таки стоит рискнуть, Михаил Иванович.

Казаринов остановился возле Тарова, сидевшего на стареньком диване.

— Где гарантии, что Асада не доложит о тебе?

— Гарантий, конечно, нет. Чем руководствуюсь? Скажу. По моему глубокому убеждению, Асада очень боится ответственности за свои дела, человек он слабовольный, на него можно повлиять. Я сравниваю Асаду и Токунагу. Капитан даже откровеннее. Он не скрывает, что слушает московское радио, без опасения делится новостями, рассуждает о возможности разгрома Японии. И при всем этом остается убежденным самураем. Асада же искренно тревожится за свою судьбу...

— Да, Ермак, загадал ты мне загадку. Видать, не одну ночь не спал. От чьего имени ты намерен выступать?

— От своего. Нет, я не стану открываться как представитель Советской страны, пусть сам догадывается, кто перед ним, — сказал Таров, заметив протестующий жест Казаринова. — Я буду говорить о бесчеловечном характере бактериологической войны, попытаюсь задеть его душу. Асада — врач и не может не понять, что от него зависит спасение миллионов людей от бессмысленной смерти.

— Боюсь, друг мой, ты меряешь его на свой аршин, по себе судишь. Ты забываешь, Асада принял присягу, а фанатизм японцев известен...

— Но в данном случае цель оправдает средства.

— Согласен. Если бы нам удалось получить сведения о подготовке японцами бактериологической войны, местах сосредоточения лабораторий и иных учреждений, то мы сделали бы большое дело. Ты представляешь; в случае необходимости наши могли бы уничтожить городки, вроде Пинфаня, и предотвратить смертоносную войну. Ты что, не согласен с этим?

Таров улыбнулся, услышав от доктора знакомый вопрос, не требующий ответа. Он означал, что Казаринов уже согласился с его предложением.

— Ради этого, Михаил Иванович, я пойду на любой риск. — В темных глазах Тарова засветились искорки. — Другого выхода у нас нет. Японцы в аналогичных случаях говорят так: кто стоит спиной к стене, тот может идти только вперед.

— Все это я отлично понимаю, друг мой. А если Асада выдаст? Тогда что?

— Тогда буду сидеть в японской тюрьме и слушать ту песню в своем сердце, о которой говорил Феликс Эдмундович. С нею и умереть не страшно. — Таров улыбнулся и широкой ладонью погладил волосы на затылке.