Под чужим именем

– Так… уже недели две не заезжал, – окончательно сникнув, извинительно пробормотал Леонид Иванович, кончиком указательного пальца поправляя смешные очки с простыми стеклами вместо линз. Зрачки его глаз испуганно метались, стараясь не смотреть на грозного капитана.

Вошел солдат, доложил, что в сарае и окрестностях дома чисто. Никаких следов беглеца не обнаружено.

– Ладно, вали, – устало выдохнул Береснев. Уничижительно взглянул на топчущегося у печки профессора. – Слышь, Сомов! Где у тебя здесь можно умыться? Пока к тебе добирались, грузовик в грязи застрял, с той стороны холма. Пришлось толкать…

– После дождей у нас всегда ужас! Сплошная глина! Уж лучше пешком, до станции или шоссе… – почуяв слабину в голосе чекиста, мгновенно и совсем не по теме затараторил Ботаник.

Капитан недовольно сдвинул кустистые брови, вопросительно таращась на тщедушного профессора. Но Сомов уже исправился:

– Умывальник летний там, на березе. – Леонид Иванович указал через окно на дальний конец двора. – Там и мыло, даже зеркала кусочек есть. Вода в колодце.

– Не пойму я тебя, Сомов, – ухмыльнулся капитан. – Тебе государство на Васильевском острове, считай, – в самом центре Ленинграда, комнату выделило, аж целых семнадцать метров. Всего три семьи соседей. Другой бы от счастья прыгал, а ты добровольно в этом говне плаваешь. Как свинья. М-м?

– Мне трудно в городе. Сердце частенько пошаливает. Это наследственное. Вот и приходится, – Сомов показал глазами на сарай, – всю жизнь заниматься лечебной физкультурой. Чтобы раньше времени не окочуриться. Даже вон спортивный уголок свой собственный в старом сарае соорудил. Только это лет семь назад было… Теперь… Я уж и забыл, чем гантели поднимают. Совсем расклеился…

– А я без гирек не могу! – довольно расправил широкие плечи Береснев. – Каждое утро две полуторапудовки в руки – и тридцать раз! – сообщил не без хвастовства чекист.

– Завидую вам, – грустно улыбнулся Леонид Иванович. Где-то в самом дальнем уголке темных зрачков Ботаника плясали невидимые чекисту лукавые огоньки. – Для меня теперь единственные спортивные снаряды – это банька на березовых дровах раз в неделю и книги…

Береснев, фыркнув, убрал пистолет в кобуру, скривил губы и мысленно выругался: «Ботаник, бля!.. Жаль, Корсака, гниды вражеской, в развалюхе не оказалось. Ну, да фиг с ним. Никуда не денется. Некуда ему бежать. Некуда спрятаться. Кто он в этом мире? Без родственников, без друзей, без денег, без документов и без будущего? Ноль. Вот мы его на ноль-то и разменяем!»

На то, чтобы хоть кое-как обмыть лица и привести в более-менее надлежащий вид форму, у скучковавшихся вокруг колодца бойцов НКВД ушло не меньше четверти часа. Все это время первым почистившийся и умывшийся капитан стоял у крыльца, покуривая расторопно предложенные профессором дорогие папиросы «Герцоговина Флор», и трепал ему нервы. Получая от процесса унижения свое особое удовольствие, Сомов терпел, ожидая, чем все закончится. До сих пор не было ясности – заберет его с собой капитан в Ленинград, арестует или оставит?

Не забрал. Ограничился грубыми угрозами и требованием под страхом сгнить в лагере немедленно нейтрализовать Корсака в случае его появления в Метелице – хотя бы дубиной по голове, – связать и поставить в известность местного милиционера, проживающего в соседней деревне, в трех километрах. А тот уже передаст куда следует…

В последний раз смерив согбенного бородатого Ботаника уничижающим тяжелым взглядом, капитан Береснев запрыгнул в кабину развернувшегося на сто восемьдесят градусов грузовика, солдаты влезли кузов, и группа захвата, несолоно хлебавши, тронулась в обратный путь. Стоящий возле крыльца Сомов проводил чекистов незаметной даже с расстояния в пять шагов презрительной ухмылкой. Не верил до сих пор, что обошлось. Что успел вовремя заметить буксующий на холме грузовик. Что солдаты не нашли Славу. А его самого не забрали.

Глава 8