— Ты никогда не был пошляком, Ав…
— Сейчас тем более… посиди в зале… ты же это всегда делаешь на своих постановках… посиди в зале… один… и посмотри на все, что происходит из зала, а не со сцены… как ты это умеешь… может быть, я не прав… тебе что-то другое стало дороже… и еще оглянись назад… там тоже женщина, которую ты сам выбирал…
— Как я устал. — Павел Васильевич не стеснялся быть самим собой, может быть, лишь перед одним человеком на свете, и именно поэтому так ждал от этого разговора какого-то магического результата…
— За все платить надо.
— Верно. Давай напьемся? Девок подцепим… надо как-то прервать эту полосу… схожу с ума…
— Нет.
— Свинья ты. Тебе есть куда идти…
— Перестань… ты за юбкой никогда человека рассмотреть не мог… есть ведь люди — коллекционеры по натуре. Я не из них. Извини. Домой он спешил так, словно у него кончалась увольнительная. Татьяна, взглянув на него, сразу спросила:
— Новую пьесу разрабатывали с другом?
— Таня! Он бросился перед ней на колени, обхватил ее руками и ничего не говорил — только крутил головой, будто втискиваясь в нее, чтобы совсем спрятаться от мира…
— Ревнуешь… к прошлому? К тому, что было? — Спросила она и наклонилась над ним. Он поднял лицо и долго смотрел в ее глаза.
— Нет! Я об этом никогда не думал. Это… это откуда-то из другого мира… если бы ты была безгрешной, это бы была не ты… да и кто сказал, что такое грех… я не судья… ты… ты самая… ты самая во всем… Таня!
— А я бы хотела…— пауза была долгой, безысходной…
— Чего? — Он не выдержал. Отодвинулся от нее, чтобы лучше рассмотреть, и стал подниматься…
— Отделиться от прошлого… уехать, может быть, далеко… но от него разве уедешь… и ты захочешь ли за мной тащиться… тебе нужны медные трубы… ты… ты другой…
— Мне? Медные трубы?
— Не спорь. Блестящие. Ослепительные. Только, может быть, ты заметишь на них и мое отражение…
— Ты слишком умная для меня. Я ведь живу чувствами. Даже сюжет ведет не расчет, а чувство… а ты знаешь секрет понимания, как твои образы воспримет чужой глаз и мозг… ты умеешь рассчитать это… перспективу… я преклоняюсь перед тобой… обожаю тебя… и боюсь…
— Меня???
— Нет. Всех, кто вокруг тебя. Хищников… раньше не боялся… а как стал не один… боюсь… они могут разлучить нас… это все глубже внедряется в меня…
— Дурачок… помнишь: "Они любили друг друга так долго и нежно, а в мире ином друг друга они не узнали"… или что-то вроде этого… не бойся… это же очень просто: отнять можно только то, что снаружи… другое — никому не удавалось… я не могу тебе запретить ничего… и советовать не хочу… не потому… что… но, знаешь, что… не ходи больше к Пал Силычу… нет, нет, не потому, что ты, может, подумал… и то, что я тебе скажу тоже не потому, что я тебя очень люблю. Очень. Навсегда. Я это знаю… просто… это правда: не теряй на него время. Он мужик хороший… но это не для тебя… ты больше весишь, понимаешь, не теряй время… не знаю, зачем и куда торопиться, но… тебе, вообще, никто не нужен… может, только твой Сукин… но ему тоже никто не нужен… штучным — никто не нужен… и не бойся… страх ржавит сердце… в словах потом вылезет… а за меня не бойся… я умею верить… и прощать умею…— она положила свою ладошку ему на щеку… большой палец спрятался за мочку его уха, от взгляда зеленых влажных глаз становилось необъяснимо легко… и он вдруг почувствовал, что они плывут, плывут над всем этим миром, и он далеко внизу все мельче, мельче… сливаются все предметы и становятся плоскими, и шум уже не долетает, а это разноцветное лоскутное одеяло, образовавшееся у них на глазах, уже притягивает совсем по-другому, как мягкий теплый ковер, на который хочется опуститься… вместе… утонуть совсем друг в друге… и он почувствал, что теряет равновесие, уткнулся лицом в ее рыжую гриву, вдохнул ее запах… глубоко… еще… еще… и мысли перестали существовать… остались одни ощущения счастья и необыкновенной легкости полета…
Снова разведка
— Я поеду на разведку, — сказал Слава.
— Нет.
— Наташа, что значит "нет"?
— Я столько тебя ждала, столько раз сама ходила в разведку за тобой, что один не поедешь — мне все равно, куда, что…— но с тобой. Поедем вместе. Время — не бесконечное пространство, как думают очень многие. Оно и не бесстрастное нечто — иначе трудно объяснить, почему стремительность его существования вдруг сменяется стойким нежеланием двигаться и меняться… вообще, стоит только поверить или убедить себя, убедиться, что время одушевлено, что оно не составная окружающего мира, а твоя производная, как, например, черта характера, и твоя жизнь изменится… единственное условие в этой раскладке: его нельзя отменить совсем, как невозможно не дышать, не думать… когда время становится частью тебя, оно перестает быть чужим… в этом секрет всех счастливых людей. Это лежит в основе любой веры. Уверенности. Достоинства………………………………………………………………………………………………..